«В данной ситуации, Анна Петровна, – уже холодно обратился к матери капитан, – Вам лучше добровольно сдать это оружие органам». Но конец его фразы поглотила звенящая безответная тишина. Последовала команда, и группа в полном составе приступила к обыску. В запотевшее окошко я разглядел, как две фигуры в шинелях метнулись по лестнице вверх. Чердак для тепла и легкости был засыпан сухим овечьим горошком, который они добросовестно перегребли вручную несколько раз. По двору всюду валялись кизяки, извлеченные из завалинки. В бане ломом поднимали бревна сруба, выковыривая из углов мох. Даже в сарае, где ночевала невинная ни в чем животина, вскрыли полы и вырвали жерди из утепленных опилками стен.
В доме тщательно порылись в единственном сундуке – источнике всего нашего благосостояния. Оглядев сей убогий интерьер, один из них со знанием дела, заглянув в трубу русской печки, отодвинул вьюшку. Когда убедившись, что и там нет пистолета, он повернул лицо. Капитан невольно гмыкнул и вышел вон.
А у отвернувшейся мамы от беззвучного смеха еще долго тряслись плечи. Картину всего происходящего я втихомолку наблюдал из-за занавески. Капитан Власенко коротко отдавал команды сержантам, много курил, но с родителями не обмолвился ни одним словом.
Глядь, а уж и день как корова языком слизала. Последний лесовоз, отгромыхав на отвале еще засветло, покрякивая на поворотах прицепом, задавленным стылыми сосновыми хлыстами, медленно корячился, растворяясь вдалеке в белой пелене еще не стаявших снегов. Уже смеркалось, когда закончились «трудовые будни» прославленной опергруппы капитана Власенко. Было очевидно, что они останутся в нашем медвежьем углу до утра. Районный отдел НКВД был в верстах шестидесяти от кордона и, слава Богу, мобильников не было тогда и в помине.
А у мамы, между делом, в чугунке уже томился наваристый борщ. Привычно двигаясь, она собирала на стол ужин. С одной лишь разницей, что кроме борща на столе появилось сочное розовое сало, соленые огурчики с капусткой, сметана, яйца вкрутую, грибочки с нарезанными кружочками лука и ее собственный душистый хлеб домашней выпечки. Молодые сотрудники были настолько голодны, что пренебрегли всяким приличием, не мигая смотрели на стол. Вывозившись в сеннике трухой и коровьим навозом, они уже не выглядели так воинственно и, будто птенцы, вытягивая тонкие шеи, обреченно и жалко поглядывали на это невиданное по тем временам роскошество. Капитан, покуривая и заметно нервничая, сидел поодаль и явно не знал, как себя вести дальше в этой довольно неуклюжей ситуации.
Зато знала мама, что кушать-то хочется всем независимо от звания. Она и разрушила невольное замешательство, подоткнув фартук и весело глянув на вошедшего отца, всех пригласила к столу. Подчиненные повскакивали с лавки, обрадовавшись, что попали в состав приглашенных. Но капитан, пригвоздив их взглядом, стал пространно объяснять, обращаясь к маме, что это не положено и что они как бы при исполнении: «Поймите нас, Анна Петровна…». Но маме давно было известно и то, как хочется кушать при исполнении. Не дослушав слабые аргументы в речи капитана, мама отреагировала: «Ну, Вам как хотитца, товарищ капитан, а хлопцев я зараз накормлю, с устатку-то молодые дюже проголодались. Эвон как прижухли, присаживайтесь!»
Уже где-то через час горемыки, ухайдокавшись за день безрезультатных поисков, накормленные и обласканные, похрапывали без задних ног в соседней комнате на отцовском тулупе под большим лоскутным одеялом. Так был реализован еще один пункт ее нехитрого замысла.
