«Этот лейпцигский кантор – Божье явление, ясное и все же необъяснимое», – К.Ф.Цельтер в письме к И.В Гёте. «У меня было такое чувство, будто вечная Гармония беседовала сама с собой, как это было, вероятно, в груди Господа перед сотворением мира. Как океан… волновалась моя смятенная душа, я чувствовал, что у меня нет ни ушей, ни глаз, ни других органов чувств, да в них и не было необходимости», – И.В.Гёте в письме к К.Ф.Цельтеру.
Бах ускользает от нас, но мы стараемся его догнать. Мы идем вслед за ним, пытаясь дотянуться до него. И каждый раз понимаем его заново. Пока он вновь не ускользнет от нас – и не заставит следовать за собой, поднимаясь на новую ступень и поднимая нас…
…..
Карл Мария фон Вебер отметил в 1821 году: «Личность Себастьяна Баха, собственно говоря, даже в своей строгости была романтичной, что является подлинно немецким качеством; это, может быть, противоречит гораздо более античному характеру величия Генделя. Стиль его великолепен, блестящ и роскошен. Нужного впечатления он достигал удивительным сплетением ведущих голосов и образуюшимся благодаря этому особому ритму, переплетающемуся дальше в искусном контрапункте; из них его величественный дух построил настоящий готический храм искусства, хотя до него менее великие умы погрязали в искусственной выспренности, сухости, потому что искали внутреннюю жизнь искусства в самой форме и, конечно, ничего не находили…».
Рихард Вагнер также высказался о Бахе весьма характерно в статье «Что такое немец?»: «При стремлении обрисовать своеобразие, силу и значение немецкого одной несравненно характерной картиной, следует глубоко и разумно рассмотреть то почти необъяснимое, загадочное явление, которое представлял собой Себастьян Бах, это чудо музыки. Он является историей внутренней жизни немецкого духа в тот ужасный век, когда немецкий народ почти выродился. Посмотрите на эту голову в бессмысленном французском парике, на этого мастера, который в качестве то бедного кантора, то органиста скитается по мелким городишкам Тюрингии, названия которых мы уже почти позабыли, мучается на жалких должностях и остается столь безвестным, что понадобилось почти целое столетие, чтобы спасти его произведения от забвения; даже в музыке он столкнулся с художественной формой, которая внешне была совершенной картиной его эпохи – сухой, жесткой и педантичной, как будто в ноты вписали парик и косицу. Но посмотрите теперь, какой мир создал непостижимо великий Бах из этих элементов! Я ссылаюсь только на творения, ибо их богатство, величественность и всеобъемлющую значимость невозможно описать никакими сравнениями».
В обеих приведенных цитатах сквозит удивление и даже некоторая растерянность перед странной особенностью Баха – несоответствием «внешнего» и «внутреннего» его миров. Эта черта будет еще долго занимать и волновать многие умы иследователей-баховедов. Цельный образ вновь ускользает от нас! Словно два разных человека присутствуют в одной личности Баха – и независимо друг от друга ведут параллельные жизни: одна бедствует на земле. Другая, ускользая от земных тягот, творит, обращенная к небесам, – и ей нет дела до суеты и мелочей.
В известной книге «Бах и Шекспир» Д. Сэмпсон проводит параллель между судьбами Баха и Шекспира – великих неразгаданых до конца гениев одной, в принципе, далекой от нас эпохи и пишет в связи с этой проблемой: «
