– Выходит, если бы ты знал, кто они такие, то драться не полез бы, даже вместе со мной? – спросил Рева. – А если бы они над твоей женой надругались, а потом убили, ты тоже в сторонке бы стоял? Ты меня удивляешь!
Фома усмехнулся, но без тени обиды, поэтому даже не ответил. Володя говорил без запальчивости и бахвальства. В противном случае – грош цена его словам. Сёма понимал, что, по большому счёту, Рева прав. Гневные и раздражительные ноты редко звучали в голосе Володи. Уверенный и спокойный тон, которым тот говорил, убедил Фому. Если бы он так давно не знал друга, то желал бы убедиться, как на самом деле повёл бы себя тот в критической ситуации.
Фома помолчал немного, собираясь с мыслями, потом сказал:
– Рева, а монетку, которую я тебе в тот вечер показывал, помнишь?
– Ну?
– Я потом её опять потерял, – горько ухмыльнулся Фома. – Представляешь?
Володя иронично взглянул на друга.
– Какой тебе прок от неё?
– Я потерял её в том доме во время драки.
Лицо Ревы стало серьёзным.
– Почему ты думаешь, что там? – спросил он.
– Потому, что я видел, как менты её нашли! Я уж потом у себя по карманам шасть25! Нету! Значит, моя! Может, когда тебе показывал, обратно, по привычке, в дырявый карман положил. Мент с пола поднял и другому, старлею26 говорит, мол, это же та самая, из коллекции, вот и улика! Я же тебе сказал, что зэки дачника – коллекционера убили и ограбили. Так вот, это его монетка!
– Вот те раз! – присвистнул Рева.
– А ты думал? А ещё говоришь: «Что ёрзаешь?» На моём месте и не только ёрзать начнёшь! Меня тогда в доме досада за монету взяла. Я, конечно, ни сном, ни духом, вида не подал.
– Погоди, ведь их дал тебе Мазурик!
– Вот именно! Они ему спихнули все награбленные «брюлики»27. Значит, он их знал! Я уже думаю, что неспроста менты подъезжали, когда я с ботаником торговался!
– А где сейчас Мазурик?
– Ха! Будет он ждать, пока его загребут!
– А ты ему деньги отдавал?
– Нет, конечно! – буркнул Фома с мрачным видом и, отвернувшись, сплюнул на землю.
Володя понял, что «кореш»28 чувствует досаду.
– Ну, а где я найду его?! – почти воскликнул тот, избегая пристального взгляда друга.
– Жена его, конечно, тоже ничего не знает? – спросил Рева.
– Знает – не знает, она мне, что ли будет рассказывать? – раздражённо махнул рукой Фома. – Я ещё в тот вечер зашёл, после того, как монетки «ботанику» сбагрил. Стучу в дверь – никто не отпирает. Постоял – подождал – ушёл. На другой день снова захожу. Его, видать, дома опять не было. Она открывает. Выходит такая, вся «на понтах»29, в халате, с сигареткой…
Сёма скорчил брезгливую физиономию и, помахивая поднятой ладонью с растопыренными пальцами, изобразил курящую жену Мазурика.
– Выпившая, что ль, была – не знаю? – продолжал он. – «Чё пришё-ёл?» – «Роман дома?» – спрашиваю. – «А тебе чё за де-ело? Ты кто тако-ой?!»
Фома нарочно приукрасил её вызывающе-высокомерный тон, растягивая слова на ударениях.
– Блин, Рева, ну, я же нормально, без наездов. Я что ей, шестерка какая-то? Что за базар?! Шалава, блин!
Володя усмехнулся, видя, как незаслуженно снесенная обида выводит из себя Фому.
– Я ей не должен ни копейки! – сердился тот. – А про должок Мазурику она и знать не знает, иначе по-другому бы разговаривала! Я не стал с ней ругаться. Ладно, думаю, баба пьяная, за языком не следит. Только Мазурику при встрече скажу обязательно. Так нельзя себя вести!
