А после пришел кум от бабки своей. Та и впрямь не отпиралась, что песня старинная и что пели ее не просто так. Вроде когда-то в стародавние времена на Цер-планине уже творилась всякая чертовщина, и что там до сих пор сохранились развалины кулы, откуда являлся нечистый дух и начинал посещать женщин в селах у подножия. На вопрос же, что со всем этим делали в стародавние времена, бабка не ответила ничего толком. Сказала лишь, что для отваживания нечисти нет средства лучше, чем обложить кучу веточками рябины, повесить всюду подковы и нарисовать на стенах кресты.
Слобо не очень-то верил во все эти штуки, но на всякий случай сделал так, как сказала кумова бабка. Они пошли с сыновьями в лес, надрали там веток рябины и обложили ими всю кучу. Потом взяли у кузнеца несколько старых подков и развесили их повсюду. Ну и намалевали углем кресты на стенах кучи. Оно может и не Бог весть что, но хуже от того никому точно не станет. Соседи, узрев это, тоже побежали за рябиной, подковами и углем. Ну что ж ты будешь делать!
Любица засела у себя в куче не хуже, чем турки в Шабце, носа со двора не показывала. Оно и понятно. Народ на нее зуб имел, иные порывались спалить ее кучу вместе с ней самой, но страх пока удерживал людей – а ну как полюбовничек ёйный сам их попалит в отместку? Сам же полюбовничек тоже не особо разгуливал по селу: выковал своим бесовским колдовством очередной клинок – Петар с утра забрал его в кузне – и завалился, как обычно, в шупе отсыпаться. Конечно, после такой-то ночки! И никто не осмелился потревожить его сон.
На другой день пораньше Слобо запряг волов в телегу, усадил в нее Йованку с дочками да взял в руки вожжи. Сыновья шли за телегой пешком, до монастыря было не так уж и далеко.
Монастырь Чокешина – святое место. Игумен говаривал, что тут была задужбина[77] самого князя Милоша Обилича, того самого, что убил турецкого султана на Косовом поле, распоров ему ножом брюхо до самого подбородка. За князя Милоша староста был готов порвать горло кому угодно. Мало того, что это был герой, каких свет не видывал, да еще и родом из этих мест, с той стороны Цер планины. Там и теперь из горы вытекал источник, который в народе называли Милошева Баня. А в самом монастыре, в храме тамошнем, Милош как святой был изображен на стене, в шлеме, на коем красовался дракон – в честь Ордена Дракона. Староста многое про то готов был рассказать, да он и рассказывал – детям своим, а еще и внукам расскажет. Сам же он слышал от деда своего – и про князя с подвигом его, и про Орден Дракона, и про задужбину.
Тихо и благостно в Чокешине. Птицы поют, большие старые липы шуршат ветвями на Липовом холме, ладаном пахнет в храме. И вроде как и нет совсем никакой нечисти в мире – что турок этих, что змеев огненных. Ехал староста в монастырь с твердым намерением подойти к игумену да рассказать всё, как есть. Но сперва заробел, а потом… С другого бока, если вдуматься, – ну что игумену за дело до бабских проделок срамных? Скажет, что, мол, молитесь почаще (а сам Слобо молился не так, чтоб очень часто), поститесь (а Слобо и тут нечем было похвалиться – нынче пост был, а он намедни скоромного откушал), Бог от греха-то и сбережет. Эх, если б сберегал он! Так что помолиться они помолились, свечки за упокой да за здравие поставили, пожертвование сделали, по Липовой тропе прошли, святой водицы из источника испили – ну и до кучи.
