Балконы: почему они у нас такие - страница 4

Колин Эллард, который в своей книге (о людях и домах) рассказал об исследовании Джея Эпплтона (о птицах и ящерицах), считает, что биологического объяснения недостаточно: мы (люди) живем не только в природе, но и в обществе. По-моему, в современном городе мы никогда не знаем точно, спрятались мы или оказались на виду.

Выписала из главы «Неприсваиваемое»: «…если в мире человека ждет брошенность и дезориентация, то в пейзаже он наконец-то попадает домой»[3].

Это объясняет мне, почему я скучаю по своему виду из окна. Вне контекста эта фраза кажется сентиментальной, но сам этот концепт (неприсваиваемое) помогает мне думать о том, почему нам нужны широкие виды, почему без них человеку плохо.

Агамбен о неприсваиваемом (l’inappropriabile).

Францисканцы:

Они считали бедность высшим благом (altissima povertà) и отказались от собственности. Их способ жить отличался от прочих людей (в XI–XII веках во Франции). Для тех, кто не хотел ничем владеть, не было написано законов. Тогда они придумали, что можно не владеть, а пользоваться.

Хайдеггер:

Он рассуждал о том, что такое быть бедным, но в своих рассуждениях противопоставлял бедность богатству, то есть не смог определить бедность саму по себе (позитивно).

Беньямин:

Он пишет не о бедности (povertà), а о справедливости (giustizia) – это благо, которым нельзя обладать. Giustizia не то, чем люди наделяют мир, а то, что в нем уже есть, без нашей воли и юридических законов (эту мысль я не поняла).

Агамбен:

Соединил францисканцев и Беньямина (Хайдеггер не пригодился). Быть бедным (францисканцы) или быть в «справедливом отношении с миром» (Беньямин) – это «находиться во взаимоотношении с неприсваиваемыми благами»[4] (теперь поняла, что имел в виду Беньямин).

К неприсваиваемому Агамбен относит тело, язык и пейзаж.

Агамбен о пейзаже.

Люди и в древности любовались пейзажами: существуют свидетельства в текстах IV века и древние изображения (фрески в Помпеях).

Агамбен выписал из античных источников, что относят к пейзажу: «…леса, холмы, водоемы, виллы, мысы, родники, ручьи, каналы, стада и пастухов, пеших путников и лодочников, людей, выходящих на охоту или собирающих виноград»[5].

Мы смотрим на пейзаж и видим все это, но и не видим, а как бы соединяемся с ним; не стремимся понять, а лишь смотрим (состояние «пользования собой и пользования миром»).

«Пейзаж – это пребывание в неприсваиваемом как форма жизни, как справедливость. А потому если в мире человека ждет брошенность и дезориентация, то в пейзаже он наконец-то попадает домой»[6].

Анна Лепорская. Пейзаж с полуфигурой. Начало 1930-х. Холст, масло. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Человек на переднем плане сидит на траве или на скамейке или стоит за ограждением – за темно-зеленой полосой. Я додумываю детали, описывая картину словами, представляя себя на месте этой полуфигуры. Я сижу на земле, ощущаю ее неровности, уколы сухой травы; пахнет клевером и навозом; слышу голос животного (птица? лягушка?); ветер не холодный; припекает. Смотрю на дом, на забор, вспоминаю поездки на картошку на первом курсе; вспоминаю о заборах в Подмосковье (они не такие, как на картине).

Несколько крупных капель упало мне на макушку и на джинсы – не вижу ни одной тучи, смотрю прогноз в телефоне: дождь. Делаю панорамный снимок и ухожу. Эта фотография однажды появляется на экране с указанием даты и геолокации. Смахиваю (отмахиваюсь). Если бы вместо этого фото всплыло другое поле с домиком на горизонте, я бы не заметила подмены. Фото подписано: «4 июля, Сумбулово». Я была там в этот день, и у меня сохранились: запись в блокноте, травинка-закладка в книге, упаковка лейкопластырей, которую я купила на автостанции, чтобы заклеить мозоль на пятке. Если бы не было даты и геолокации, фотография не всплыла бы на экране, а лежала в толще невидимых данных, пока я не удалила бы ее вместе с папкой «Не разобрано». Меня раздражают эти данные: координаты времени и места. Как будто кто-то подсмотрел за мной и вписал в журнал прибытия-убытия. У меня отобрали что-то такое, что никогда моим не было, но теперь я ощущаю утрату.