Баллада о солдате (сборник) - страница 24



…Вот она моет под колонкой свои стройные ноги…

…Вот она угощает его бутербродами…

… Вот она смотрит на него, прощаясь на станции. И теперь она говорит ему: «Алеша, ведь когда я сказала тебе, что у меня никого нет, – это я тебе призналась в любви… А почему ты мне ничего не ответил, Алеша?»

…Алеша поворачивается и, расталкивая пассажиров, пробирается к выходу. Вот он уже на подножке.

Кто-то схватил его за гимнастерку. Он с силой рванулся, бросил вещи и сам кинулся вниз.

Крик женщины.

Удар о землю. Алексей покатился по откосу.

Смотрят с поезда пассажиры.

Он быстро поднимается на ноги, хватает вещи и бежит в сторону станции.

Смотрит пожилая женщина. Она грустно улыбается.

– Любит, – вздохнув, говорит она.

Смотрит прозаический ее супруг и коротко резюмирует:

– Дурак.


…Алексей бежит по дороге… едет в какой-то машине, прыгает с нее на ходу… Снова бежит по путям, через рельсы.

…Он на станции. Мечется среди толпы, ходит по залам, смотрит у кассы, но Шурки нигде нет.

– Бабуся! Не видели девушку в синей кофточке?

– Нет, сынок.

…У регулировочного пункта на шоссейной дороге люди с мешками, чемоданами, детьми усаживаются в кузов большого грузовика. Суетятся люди. Среди них – Алексей. Он ищет свою Шурку, но ее нет.

– Товарищ регулировщик, вы не видали тут девушку в синей кофточке?

– А шут ее знает! Стар я за девочками смотреть.

…Вечереет. Так и не найдя Шурки, Алексей возвращается на станцию. Только сейчас он оценил свою потерю. Он медленно идет через суетящуюся толпу.


Алексей – в поезде, один, без Шурки.

Сидит задумавшись, прислушивается к мерному стуку колес. За окном грустные вечерние сумерки. В тесном купе притихли пассажиры. Может быть, сумерки действуют так на людей, может быть, перестук колес. Даже дети притихли. Только редкий вздох нарушает молчание.

Напротив Алексея сидит черноокая дивчина в цветастом платке. Рядом с ним, оперевшись на суковатую палку, склонив красивую седую голову, сидит старик. В его лице с небольшими умными глазами, в плотно сжатых губах, во всем его облике – мудрое мужское раздумье.

Черноглазая девушка смотрит на Алексея и вдруг спрашивает его на певучем украинском языке:

– А вы, товарищ, далеко йидэтэ?

– В Сосновку, – отвечает Алексей, – тут совсем близко. Скоро будет мост, а там – километров десять.

– А мы з Украины, – говорит девушка.

Алексей смотрит на нее, на старика, на пригорюнившуюся старую женщину. Ему понятна их грусть, и он сочувственно кивает девушке, как бы говоря: «Да, понимаю. Далеко вас занесла война».

– Ох-хо-хо! – вздохнула старая женщина. – Летим, як птицы в осени, сами не знаем куда.

Старик сделал нетерпеливое движение.

– Пустые слова, – сказал он, не меняя позы. – На Урал йидэмо. Там наш завод… Сыны наши, – добавил он твердо.

Женщина замолчала.

Перестукивали колеса. Тихо поскрипывали переборки. Среди этих привычных шумов послышался какой-то тревожный отдаленный гул.

– Что это? – спросила девушка.

Гул повторился.

Все почему-то посмотрели вверх и в окно.

Побледнела женщина, держащая на руках спящего младенца. Все прислушивались. Было тихо. Постепенно все успокоились.

Алексей вынул кисет с табаком. Закуривая, предложил старику:

– Угощайтесь.

– Спасибо, – вежливо, с достоинством поблагодарил тот. И, взяв из кисета махорки, признался с улыбкой, с украинским акцентом выговаривая русские слова:

– Откровенно признаться, соскучился по табачку.

Закурили.

– А сами ж вы с каких мест? – спросил старик.