Банда Кольки-куна - страница 8

, увидели гуся в бобровой шапке, то сразу им заинтересовались. Лыков кинулся убегать по Кадетскому переулку. А что еще ему оставалось делать? Кругом сотни разъяренных людей, тут и там раненые и убитые. Звать городовых бесполезно – никто не придет на помощь. Люди озверели и искали, кому из начальства отомстить. Надеяться приходилось лишь на быстрые ноги. Но парни были моложе и догоняли коллежского советника. Возможно, его жизнь так бы и окончилась на Василии, но сжалился швейцар одного из домов. Он увидел погоню, распахнул дверь, впустил хорошо одетого господина в подъезд и сразу закрылся изнутри. А затем вывел его через задний ход на соседнюю улицу. Рабочие постояли-постояли, матерились, грозили швейцару, разбили окошко, пытались выломать дверь, но потом ушли. А Лыков весь вечер успокаивался коньяком. На другой день он приехал в Кадетский переулок, нашел своего спасителя и вручил ему тысячу рублей. И посоветовал на время исчезнуть…

Расстрел войсками безоружных людей потряс страну. А тут еще полиция, как нарочно, запретила отдавать тела погибших родственникам: их похоронили тайно, ночью, в братских могилах, словно преступников. Молва сразу многократно преумножила количество жертв: называли дикие, неправдоподобно огромные цифры. Петербург опустел, его жители от ужаса боялись выйти на улицу. Лыков, как и все порядочные люди в Министерстве внутренних дел, был в шоке. Как служить дальше? Что это за власть, которая убивает своих же? Кто ответит за пролитую кровь? Он приехал к Таубе и полночи спорил с ним. Уходить или не уходить в отставку? Барон, сам потрясенный, убеждал друга остаться на службе. Иначе кто будет поправлять этих идиотов, что пилят сук, на котором сидят?

– И как я в чине шестого класса буду поправлять министра? – вопрошал Алексей Николаевич. – Кто меня послушает?

– Но ты и не коллежский регистратор! – отвечал Таубе. – Трудно все поменять, но многое в твоих силах. А уйдешь – кто заместо тебя останется?

– Да у нас половина департамента в смятении, лыжи настораживают, не знают, как дальше быть.

– Тяжело, понимаю, – кивнул генерал. – Самому стыдно, словами не описать. В Маньчжурии мы бежим, подобно зайцам. А в собственной столице проявляем чудеса героизма, расстреливая безоружных. Не для того армия нужна государству! Но… что делать? Ну, ты уйдешь, я уйду. Лучше станет России от этого?

В итоге Лыков остался на службе, но внутри него сломался какой-то важный стержень. Он начал стыдиться своей принадлежности к МВД. И задумываться, тому ли, кому следует, он давал присягу. А если жизнь вдруг поставит перед выбором? А если и ему однажды прикажут нажать на курок, когда с той стороны будут стоять не бунтовщики, а простые люди? Недовольные властью – а как можно быть ею довольным? – и требующие правды. Что тогда делать коллежскому советнику? Алексей Николаевич гнал от себя такие мысли; даст Бог, пронесет. К счастью, он был уголовный сыщик. А злодеи всех мастей подняли голову, желая воспользоваться сумятицей. Вал преступлений нарастал, как лавина в горах. И было не до сантиментов, только успевай поворачиваться.

В результате со службы ушел сам князь Святополк-Мирский. Правые назвали его Святополк Окаянный. Благодушного либерала сделали козлом отпущения за Кровавое воскресенье и выкинули прочь. Новым министром стал Булыгин, бывший московский губернатор. Человек из окружения «хозяина» Москвы, великого князя Сергея Александровича, он был мало подготовлен к столь ответственной должности. Порядочный, неглупый, с опытом администратора – но не государственного деятеля, Булыгин был еще и ленив. Он походил на покойного министра Сипягина: барин до мозга костей, добродушный и легкомысленный, не способный к тяжкому повседневному труду. Александр Григорьевич вступил в должность 20 января 1905 года. А за девять дней до этого на небосклоне власти засияла новая яркая звезда. Петербургским генерал-губернатором и командующим войсками столичного гарнизона был назначен Дмитрий Федорович Трепов. Еще один сотрудник Сергея Александровича, бывший московский обер-полицмейстер, он вдруг выскочил на первый план. Государь сразу дал ему диктаторские полномочия в столице. А поскольку все в России решалось именно там, Трепов сделался фигурой высшего разряда. Единокровный, но незаконный брат германского императора занял должность не по уму, однако самонадеянно мнил себя великим визирем