– А настоящий мужик был.
Нет, ей и без Никиты неплохо, но почему бы лишний раз не позлить Аркашу.
– Это который Макса должен был охранять? – усмехнулся он. – И где Макс?
– Ну, Лариса-то жива… – Саша сама пострадала от рук Никиты, когда он освобождал Ларису, но зла на него, как ни странно, не держала. – Вопрос только, где она… Ну, чего встал? Давай, давай!
Никита ей не нужен, а с Аркашей она бы закрутила. Только в душ к нему не пошла, хотя и могла это сделать.
Слез под дождем не видно. Особенно, если нет этих слез. Но вид у Ларисы был такой, как будто она плакала. Играть на публику она умела, но сейчас ей действительно хотелось плакать от обиды. Приехала к родителям Никиты, а в кармане ни гроша. И несостоявшаяся свекровь встретила ее неласково, как бы от ворот поворот не дала.
– Носило ее где-то, носило, нате вам, объявилась! Краса полей и огородов!
Антонина Васильевна смотрела на нее хмуро, из-под насупленных бровей, голос у нее звонкий, пронзительный, неприятный для слуха. И так она разошлась, что не обращала внимания на дождь.
– Ладно, поеду я. – Лариса вздохнула и стала поворачиваться к ней спиной.
Знала она таких бабок, сначала пар спустят, а потом кипяточку нальют, чаем с конфетами угостят. И эта, возможно, из таких… А вдруг нет, вдруг не остановит? А на обратный путь у Ларисы денег нет.
Надо же было ей посмотреть в глаза вокзальной цыганке. А та еще пообещала сказать, кто проклятье на нее навел… И засмотрелась Лариса, и забылась, а когда очнулась, ни цыганки, ни денег, ни золотых часиков. И перстень с бриллиантом пропал, одни сережки остались. Менты в СИЗО ей все драгоценности в целости и сохранности вернули, а цыганка щадить не стала.
– Стой, куда ты? Дождь ведь…
– Так виновата же я, не дождалась Никиту.
– Эх, жизнь, она такая! – сокрушенно махнула рукой Антонина Васильевна и повернулась, увлекая ее за собой.
В это время на крыльце появился отец Никиты.
– Мать, ну ты сдурела! Давайте в дом!
Никита похож был на отца, только ростом значительно обошел его, да и в ширине плеч обогнал. Но взгляд у него такой же суровый, тяжелый, а изнутри добродушный. Степенность и основательность у него тоже от отца.
– Мокрые все… Ты, дочка, надолго? – спросил отец, стараясь не смотреть на Ларису.
Он и в прошлый раз не пялился на нее, предпочитая рассматривать ее тайком, когда она не видит его.
– Ну, не знаю, – замялась Лариса.
– Значит, заночуешь. Пойду тогда баньку затоплю, а то простудишься с дождя… А ты, мать, на стол давай чего-нибудь сообрази. Ну и бутылочку достань, гости у нас.
– Бутылочку ему! – буркнула женщина, когда за мужем закрылась дверь, и, глянув на Ларису, велела ей садиться за стол. – Есть будешь?
– Мне бы с Никитой увидеться.
– Где ж ты с ним увидишься? Нет его. В Приморске он.
– В Приморске?
– Там ему приспичило жить. На юге. Домой, говорю, давай, здесь дом построй, а ему, видишь ли, холодно!
– Ну да, в Приморске теплее.
– Без бабы ему холодно, вот, что я тебе скажу! И с холодов этих лагерных… Если бы он вернулся, а ты его встретила…
Лариса опустила голову под осуждающим взглядом.
– Ладно, в жизни всякое бывает… Давай-ка, чайку с дороги попей, а я пока мяска пожарю. И картошки надо бы начистить…
Лариса намек поняла и предложила свои услуги. Антонина Васильевна одобрительно улыбнулась, но сначала все-таки угостила чаем, и только затем посадила за работу.
– А ты, значит, замуж вышла? – спросила она, когда в кастрюлю с водой плюхнулся первый очищенный клубень.
