– Десятка, не меньше, – отметил профессиональным взглядом молодой работник банка, вообще-то не очень давно окончивший лесной техникум, – и шириной почти в метр. Это где же они такой дуб спилили… без единого сучка и морозобойной трещины. Хотя морозами тут, конечно…
Тут его голову, до сих пор помнящую «ласковое» тепло полуденного солнца, едва не разорвало на части. От смеха. Не собственного, а той человекообразной гориллы, что стояла напротив, и изрыгала из себя вулкан гомерического хохота. От него некуда было деться! И это еще бармен хохотал, подняв голову к высокому потолку, набранному из таких же дубовых досок.
Александр схватился за виски, отметив, что какие-то личности, сидевшие за столиками в дальнем темном углу, и до сих пор никак не проявлявшие себя, тоже дернулись, явно впечатленные столь буйным проявлением эмоций. А гигант наконец перестал биться в истерике, и резко опустил голову, отчего с его глаз сорвалась целая россыпь слез. Каждая слезинка была размером не меньше тех жирных капель, что снаружи трактира капали на раскаленные камни. Но Саша даже не дернулся, не махнул рукой в попытке смахнуть их с собственного лица. Таким неожиданным для него было преображение монстра. Теперь это лицо напротив не было угрожающим, диким, готовым рвать и метать. Добродушия и какого-то бесшабашного веселья в нем было, пожалуй, больше, чем прежде ярости.
Рот бармена опять открылся, извергнув теперь не громовые раскаты смеха, а вполне разумную речь. Разумную, но непонятную для Александра.
– Впрочем, нет – поправил себя он, – два слова я уже слышал сегодня, и не один раз. Бобл и Гобл… Да вот же они!
Одним пальцем трактирщик стучал по сумке, отчего Саша немного встревожился – не проткнул бы тот острым когтем кожаный верх недавней покупки, да не содрал бы бисер. Но сумка «держалась», и он перевел взгляд туда, куда тянулась вторая рука такого добродушного сейчас монстра. Еще один коготь указывала сейчас в тот самый угол, где за столом сидели знакомые Александру парнишки.
– Да нет, – поправил он себя, уже не в первый раз за сегодняшний день, – никакие это не парнишки. Не стал бы этот страхолюд наливать пива детям.
А зеленокожие знакомцы как раз подняли в направлении стойки, а значит, и Саши, громадные кружки, с которых на столешницу, или пол, от такого резкого движения сорвались клочья пены.
– Пиво, – догадался Александр, – я бы сейчас тоже…
Пиво он не любил. Нет, скорее, любил не очень сильно. Мог за компанию выпит кружечку, но не более того. Но сейчас, после торга под жаркими лучами солнца, и шока от встречи с местным трактирщиком, было бы неплохо… Саша почти физически почувствовал, как по горлу течет, и проваливается глубже, в желудок, плотная янтарная струя, несущая голове мягкий, обволакивающий сознание туман, а телу небывалую легкость и готовность к приключениям… А потому опять повернулся к тому, кто, собственно, и мог одарить его пенным напитком.
– Ну, или продать, – теперь уже сам Александр окинул трактирщика оценивающим взглядом, – да уж, приключеньце…
И странно – под таким взглядом гигант за стойкой вроде как съежился, стал меньше, вполне сопоставимым фигурой, или силой, скрывающейся за ней, с ним, менеджером не самого последнего в стране банка. С трудом сглотнув глоток воздуха, а вместе с ним последнее непонятное слово, трактирщик резко дернул рукой назад, за спину. И почти сразу же она вернулась вперед, под самый нос Александра. Теперь на том же когте висел, покачиваясь на кожаном ремешке, медальон. Самый обычный каменный кругляш размерами с хоккейную шайбу, на который Саша уставился с непонятной для себя опаской. Камешек болтался перед его глазами, а вслед за ним словно перемещалось какое-то облачко микроскопических мошек. Парень моргнул два раза, приняв это облачко за самые обычные фантомные призраки, вполне объяснимые резким переходом от ярких солнечных лучей к полутьме заведения. А когда он открыл глаза в третий раз, в руке трактирщика уже ничего не было. А тот самый кругляш непривычной тяжестью расположился на груди Александра. Ни возмутиться, ни испугаться, ни проявить какой другой эмоции парень не успел. Теперь у его визави пошли в ход сразу два когтя правой ладони. Гигант щелкнул ими, издав звук, сравнимый с треском сломанной доски (не меньше той же сотки), и во второй раз за последний час тело парня отреагировало на искру, родившуюся теперь в голове.
