Бар «Де Бовуар» - страница 8

– На хуй пошел! – ее соседка по парте, Оля Гореликова, продемонстрировала однокласснику средний палец.

– Сейчас сама туда пойдешь, – Ильин лопнул пузырем жвачки и громко всосал ее обратно. – Я ж нормально спросил. А у тебя, Ермакова?

– Минус второй, – подхихикнул его друг. – Плоскодонка.

Прозвенел звонок, и они, наконец, отвалили.

– Пипец! – шумно вздохнула Оля. – Ну почему у нас в классе одни дебилы?

Полина ничего не ответила. Она обычно пропускала мимо ушей глупые подколки одноклассников, не умея отшучиваться в ответ, но что-то во фразе приятеля Ильина резануло ей слух. Вошла географичка, и волей-неволей пришлось отвлечься на урок.

Вечером Полина мылась под душем. Вытираясь, она равнодушно скользила глазами по своему отражению в зеркале – ничего привлекательного Полина в нем не находила. Внезапно она замерла, коснувшись полотенцем груди. «Плоскодонка». Где-то это уже было. «Как доска», – вспомнила она. Вот что кричало ей чудовище вслед, когда она убегала от него в слепом ужасе. «Как доска». С ее мокрых волос капала вода, стук сердца оглушал.

Ночью Полине приснилось чудовище. Она шла по тому же самому полю, только вместо кустов вокруг была черная потрескавшаяся земля. Ей было страшно как никогда в жизни, она знала, что где-то рядом спрятался он, только не надо оборачиваться и смотреть по сторонам, чтобы не увидеть его. Если она не поднимет головы, то останется невидимой для него. Но искушение осмотреться было сильнее ее. Полина бросила взгляд в сторону и встретилась взглядом с безумными глазами чудовища. Оно ждало, в нетерпении разевая редкозубый рот. Она проснулась от застрявшего в горле крика.

Сны стали преследовать ее, в них Полина оказывалась на пустыре, в толпе и даже на школьном дворе, где непременно ее поджидало чудовище. Иногда она видела себя голой, и он смеялся и протягивал огромную корявую руку, пытаясь дотронуться до нее, Полина корчилась от страха и стыда, прикрывая впалую, едва обозначившуюся грудь и бугорок паха, заросший белесыми волосами. В одну из таких ночей ей приснилось, что под взглядом чудовища внутри нее лопается огромный пузырь. Полина проснулась: простыня под ней была мокрой, низ живота пугающе ныл. У нее впервые начались месячные.

Она стала плохо спать, хуже учиться. Часами лежала ночью, уставясь остекленевшими глазами в потолок, по которому проплывали блики от проезжающих мимо редких машин, на уроках сидела, смотря в одну точку перед собой. Рассказы учителей и реплики одноклассников казались ей бессмысленным набором звуков. Полина перестала понимать, когда к ней обращаются. «Ермакова! Ермакова, я тебе говорю! Хватит спать с открытыми глазами, марш к доске!» – орала русичка. Полина машинально улыбалась сухими губами и шла к доске, что-то отвечала, писала запинающимся почерком… Спасала память, умение вычленить нужное из потока извергающихся на нее вопросов и выдать худо-бедно правильный ответ. Ее подружка Гореликова, страдающая безответной влюбленностью в главного хулигана их класса Рината Валиуллина, обиделась на Полину за полное равнодушие к ее проблемам и на некоторых уроках демонстративно отсаживалась за другую парту.

Пролетели осенние месяцы, Новый Год и каникулы, но Полина едва обратила на это внимание. Она жила в оцепенении, смутном ожидании непонятной, но близкой катастрофы. Одноклассники практически не общались с ней – кому интересна робкая тихоня в очках, все время пребывающая в своих мыслях? Поэтому Полина удивилась, когда после уроков Лиза Решеткина с подругами пригласили ее «потусить на тренажерах». Они вращались на разных орбитах: на Лизиной, помимо учебы и спорта, были клубы с кальянами, мальчики, шмотки, фотки с подругами в соцсетях, какие-то загадочные поездки в Питер на машине со взрослыми парнями (Полина случайно подслушала разговор на кухне, в котором тетя Люба, раскисшая после пары бокалов вина, жаловалась ее маме на дочь); на Полининой же были пустота, ожидание страха и сам страх – мучительный, изматывающий.