Бар - страница 9
Ходили слухи, что, когда артиллерия Чезаре Борджиа пробила брешь в цитадели, Катарина Сфорца сражалась в первых рядах.
Ходили слухи, что из крепости после захвата вынесли больше пятисот трупов.
Ходили слухи, что Чезаре выкупил Катарину Сфорца у пленившего её француза за 5000 дукатов, а после перевёз в дом, ставший его резиденцией в Форли.
Ходили слухи, что Катарина пыталась покончить с собой, но её вовремя остановили.
Ходили слухи, что на следующий день после пленения Чезаре передал графине приглашение на ужин и бело-золотое платье.
Ходили слухи, что Чезаре отослал всех слуг до утра, но стоны Катарины Сфорца были слышны далеко за пределами покоев.
Ходили слухи, что фраза “Она защищала свою крепость гораздо охотнее, чем свою честь” принадлежит, на самом деле, не Чезаре, а одному из караульных.
Ходили слухи, что утром Катарину нашли связанной в весьма пикантной позе, а следующие несколько дней Львица Романьи даже пищу принимала стоя или лёжа.
Ходили слухи, что разорванное бело-золотое платье было единственной одеждой Катарины Сфорца вплоть до её помещения в Крепость святого Ангела в Риме.
Слухами о Чезаре Борджиа, герцоге Валентинуа, полнились в те времена и таверны, и казармы, и будуары. Двор Элизабетт, герцогини Урбинской, исключением не стал, а быть придворной дамой во все времена означает одно и то же – быть в курсе. Я знала о Чезаре Борджиа достаточно, чтобы с полной уверенностью заявлять, что он – не человек, а дьявол. Слыша это, Элизабетт сердилась – всё-таки речь шла не то о сыне, не то о племяннике Папы. Но посудите сами, разве я сделала не самый логичный вывод? Священник, сложивший сан, становится воином, и тот, кто встаёт у него на пути, гибнет. Несмотря на это, его одинаково боготворят собственные солдаты и жители захваченных городов. Он берёт самые неприступные крепости и самых неприступных женщин. Ещё будучи кардиналом, он вступил в связь с женой своего брата (тот ещё был жив, но долго это не продлилось), а его сестра Лукреция Борджиа родила сына, и мальчика объявили сыном Чезаре и “женщины, свободной от брака”, а ведь герцог женат, и его жена Шарлотта д’Альбре, с которой он прожил не более месяца и которую покинул ради воинской славы, зачала и родила от него дочь. Кто, если не дьявол, может быть настолько удачлив, жесток, притягателен и обольстителен одновременно? Не говорить и не думать о герцоге Валентинуа было невозможно – все главные новости Италии были связаны с его именем. По тому, получил ли он новый титул, выехал ли со своей армией в определённом направлении, взял ли новую любовницу, можно было судить не только об изменении политической ситуации, появлении и распаде новых союзов, но и о собственной безопасности.
В 1501 году я была в том счастливом возрасте, когда женщина чувствует полный расцвет и силу своей красоты, но ещё не знает о её скоротечности. Мой муж, капитан венецианских пехотинцев, был человеком уважаемым и, как я теперь понимаю, прозорливым. Желая защитить меня от превратностей быстро сменяющего политического ветра, он испросил разрешения у Её светлости, и мне было высочайше позволено оставить двор для воссоединения с мужем. Дорога из Урбино в Венецию проходила через Романью – земли, в которых с недавних пор Чезаре Борджиа установил свою безграничную власть при полной поддержке жителей захваченных и присоединённых городов. По словам наших сопровождающих, это была самая безопасная часть пути. Герцог Валентино особое внимание уделял наведению порядка в своих владениях. В тот день мы выехали из Порто Чезенатико в Червию и, утомлённая дорогой, я задремала, а проснулась от того, что кто-то распахнул дверцу и грубо вытащил меня из кареты. Последнее, что я помню – ухмыляющееся лицо с уродливым шрамом через всю правую сторону, треск раздираемого шёлка и истошный крик моей служанки. На голову мне набросили нечто, подняли в воздух, и я потеряла сознание. Очнулась уже в другой карете без окон, ехали быстро, но, когда карета остановилась, и передо мной открыли дверь, был уже вечер. Между двумя факелами на стене замка, во дворе которого остановилась карета, на холодном февральском ветру колыхался огромный тяжёлый флаг с гербом, на котором, помимо королевских лилий на лазурном фоне и перекрещенных ключей, алел бык, а ниже был помещён знаменитый девиз – Aut Caesar, aut nihil. Я потеряла сознание второй раз за тот проклятый день.