– Живу я неподалеку, в деревне, – и она назвала свою деревню.
– А почему рядом с деревней не стираешь? Это же далеко отсюда мокрое белье носить.
– А мне не тяжело. Просто здесь мало кто из баб бывает, вода чище потому. Да и нет толпы на мостках. Не люблю я, когда много народу толчется рядом.
– А не боишься тут одна?
– А что мне бояться? Бандитов в наших краях нет, а свои меня все знают. А Вас я сразу признала, как подъехали. Мы всем селом когда-то вас приветствовали еще при батюшке Вашем. Я тогда еще девчонкой была.
– А в усадьбе ты не работала разве?
– Нет, мы с моим мужем туда зерно привозили в прошлом году. Там я Вас тоже видела. А Вы с кем-то разговаривали долго, пока мы зерно сдавали Евдокии.
– Дети-то у тебя есть?
– Нет, не дал Бог пока. Мы с мужем и свечки ставили в храме, и молились истово, но пока нет.
– Ладно, ты стирай, а я пока посижу рядом. Не обращай на меня внимание,– просто отдохну.
Женщина опять встала на колени и начала стирать и полоскать свои вещи. Она наклонялась с мостков к воде, выставив вверх ягодицы, прикрытые длинной юбкой. Правда юбку она подоткнула за пояс, и по дней стали видны ее ноги. Я смотрел на ноги и думал, что не обязательно отсутствие детей может быть в ней. Может же быть бесплодным муж, но никто не знает и никогда не узнает об этом. Мужу она не изменяет, а иначе никак не узнать.
Протянутой рукой я погладил по бедру. Акулина вздрогнула и замерла. Прямо над поверхностью воды и замерла. С бельем в реках, которое полоскала.
– Барин, а можно так? – спросила она.
– Со своим барином можно. Это как манна небесная для женщины. Я чужим мужчиной нельзя.
Акулина посмотрела на меня и немного придвинулась ко мне, словно чтобы я не тянулся к ней, если буду снова гладить. Я тоже придвинулся и глубже залез ей под юбку, начав гладить по холодному бедру. Кожа была гладкая, нежная. Хотя у женщин кожа на внутренней поверхности бедра всегда нежная, но в этот момент меня это как-то особенно тронуло.
Женщина положила белье в корзину, но выпрямиться я ей не дал. Тоже встал на колени позади нее и задрал юбку еще выше. Протянул руку дальше между ног и пощупал промежность. Промежность была тоже холодной, как кожа у лягушки, и мокрая, скорее всего от речной воды. Я расстегнул штаны, вынул наружу член и приблизился в ее половым губам. Как-то глубоко она вздохнула, что мне даже стало непонятно, хочет она этого или сожалеет. Не став это уточнять, я надавил головкой члена между ее губ и он вошел спокойно и ровно, как к себе домой. Глубже, глубже, глубже… Акулина так и стояла на коленях, нависнув над водой половиной тела, – только держалась руками за край помоста. И смотрела на меня, точнее на наше отражение в воде.
Достигнув дна ее влагалища, я стал раскачиваться вперед-назад, словно познавая и изучая ее изнутри. И она стала следовать за мной, – точнее за членом. Когда он направлялся в ее направлении, она шла навстречу и насаживалась с небольшим размахом как можно глубже. Когда я вынимал его из нее, то она как-бы тянулась за ним… При этом в ее отражении я видел, что она стала закрывать глаза и улыбаться чему-то своему, – наверно, своим внутренним ощущениям. Да и кожа ее вокруг промежности и на внутренней поверхности бедер стала, как мне показалось, теплее.
Чтобы она не свалилась с помоста, я придерживал ее за таз. В результате свои движения я стал делать более резко,настойчиво, и вот уже не она насаживалась на член, а я стал в силой насаживать ее на себя, притягивая за таз.
