Оля легла ко мне головой на колени, и мы о чём то мило болтали, как вдруг она обернулась назад, вздрогнула, я почувствовал её испуг и услышал:
– Ты ничего не видел!
– Чего я не видел? – ответил я обернувшись.
Мой друг гитарист Саша с моей любимой Оксаной уже во всю целовались в засос. «Ах ты сука!» – закричал я, не в силах сдержаться от увиденного. Оксана была пьяна, она вообще косела очень быстро, но это конечно ни сколько не смягчала их вину. Дотащив её до их отряда, я понял, что такое простить выше моих сил, да и в лагере не поймут. Саша, робко, полупьяный, бормотал какие-то извинения, а я уже вынашивал в своей голове план мести. Решил я очень просто, его хорошенько отпиз@ить при всём отряде, дабы преподнести урок и укрепить свой авторитет, а с ней порвать окончательно и бесповоротно.
Через полчаса уже весь лагерь знал о произошедшем, ведь мы же были лучшей парой, девочки мне сочувствовали, парни хотели помочь избить предателя, но я сделал всё сам. Собравшись у туалета, я несколько раз зарядил Сане по роже и по корпусу, он не сопротивлялся, чем ещё больше разозлил меня, но больше его бить я не стал, чего бить худого музыканта, который изначально слабее тебя, хоть и предателя. Всю ночь я после этого не спал, из головы не выходили мысли об этом подлом, как мне тогда казалось предательстве. И ведь прямо за моей спиной, и в прямом и в переносном смысле, лучший друг ещё называется, а она то, как могла, мой ангел на глазах резко превратился в конченную бл@дь.
Оксана пыталась со мной помириться, говорила, что была пьяна и не знает как такое получилось, но я был непреклонен, а через несколько дней стал встречаться с её подругой Олей. Уж не знаю, то ли ей хотел сделать по-больнее, моё честолюбие было в крайней степени ущемлено, то ли зная, что в тайне Оля любит меня, решил попробовать закрутить роман и с ней. Они правда мне нравились обе, и неслучайно тогда её голова оказалось на моих коленях, но Оксану бы я никогда не предал ради неё. У меня ещё с детства был какой то свой внутренний кодекс чести, который с годами конечно стал видоизменяться, но тогда в мои 15 лет он был очень строг.
Позже, в один из тех чудных южных тёплых вечеров мы пришли с Олей в парк, в котором стояли старые, скрипучие, ещё советских времен качели в виде лодочек, с облупленной краской по бокам, а лагерь раньше был пионерский, и кое-где даже оставались статуи пионеров с торчащими обрубками рук или ног, прям как древнегреческие статуи. Мы качались на этой советской ещё лодочке, которой наверное было минимум полвека, она грубо, заунывно так скрипела старостью своих лет, лёгкое летнее платишко Оли нежно голубого цвета слегка задиралось на ветру, и я любовался красотой её ровных длинных ног, прямо прелесть, как приятно было смотреть.
Она сказала мне: «Серёжа, я знаю, что ты продолжаешь любить Оксану, хоть и встречаешься со мной, и я с этим ничего не могу поделать, хоть и люблю тебя». Да, она была права, девушки всегда всё чувствуют и бывает не знают даже как это объяснить, но точно знают, что это именно так, моё сердце действительно оставалось у её подруги Оксаны, и я честно сказал ей об этом. Потом мы сидели с ней на том же злосчастном месте у самого пруда, и там я поцеловал её, по взрослому так, с языком. Её губы раскрылись, они были такие пылающие и подрагивающие от волнения, и я почувствовал, как её маленький юркий язычок уже сплёлся с моим, и нас куда то унесло далеко-далеко и казалось, что это продолжалось целую вечность.
