Башни Судеб. CD-1/ Лабиринт Снов? - страница 20

Он вспомнил недавний сон, начало которого не было необычным, но дальше события развернулись совершенно фантастическим образом…

Резкий всплеск, боль, свет, ощущение стремительного втекания в чужое пространство, сразу показавшееся знакомым. Тело полное энергии и сил молодости. Грохот мыслей и образов, меняющихся со скоростью звука в мозгу нового существа, даже не заметившего постороннего присутствия. Он кричал, он кричал, пытаясь достучаться до молодого существа, ставшего его хозяином, но оно не услышало его. Мясорубка калейдоскопических мозаик приближалась все ближе, и, щелкнув цветными челюстями, поглотила немой вопль, не услышанный никем.

Утреннее солнце мутными масляными красками разрисовало темный холст улиц, хрипло и недовольно пробуждавшихся от ночного покоя. Птицы истерично пели, надрывая свои голоса, оплаченные щедрыми подачками дня. Прохожие неслись, неестественно размахивая руками и воплощая в жизнь принципы Броуна, оторопело натягивая на лица свои обычные маски. Их было много этих масок, и некоторые даже были похожи на людей. В трамвай, где ехало существо, втекло нечто с улыбчиво-карнегиевской маской делового джентльмена, одним хищным огоньком в мертвых серых глазах, рушившим ее обманчивую целостность.

Существо заворочалось на жестком железном кресле с облупившейся краской и отвернулось к грязному окну, где фотографически сменялись одна за другой картинки утреннего холста. Ворчание старой контроле-р-рши в вонючем замызганном тулупе отвлекло существо от созерцания карнавала мертвых улиц и стен. – Пожалуйста-х, пожалуйста-х, билетих-х, – сверкая единственным золотым зубом, пахнула на него вонь ее рта.

Зловеще клацнул компостер и крик бабки утонул в шуме вагона, противно дребезжащего на кривых поворотах. Существо страдало, боль была настолько сильна, что в эту минуту оно ненавидело весь мир. Лица сливались в общую панораму игр света, теней, звука, образуя дикую какофонию. Существо боролось с адской какофонией, пытавшейся подчинить его ее гнилой сути, хватало ртом воздух, пытаясь разорвать невидимый кокон сероватой гнили, плотными шелковыми нитями преграждавший доступ воздуха, но его усилия утонули в бодрой мелодии колес поезда. У поручня девушка со строгой маской холодной стервы, улыбалась ему страстными теплыми глазами, зовущими в омут дешевого продажного сладострастия. Мрачный грязный бомж, плаксиво вереща, пробивался мимо нее к выходу, всех распихивая острыми как угол локтями. Глаза «стервы» вмиг потеряли свою лживую теплоту, облучив нищего мертвенным светом, отчего тот сразу поник, растеряв адский задор «дна».

Весь трамвай, словно некий театр в миниатюре, галдел безумным жизненным спектаклем, создавая вокруг дикий кошмарный шум, разрушающий покой. Огонь и лед, сталкиваясь, порождали в естестве существа борьбу несочетаемых стихий. Лед шипел, тая в ярких языках пламени его сердца, но улыбчивая пошлая жизнь, помогая торжеству льда, вывернула наизнанку огромный вселенский холодильник и огонь отчаянно заметался, погибая в ледяном царстве. После короткой борьбы стихия сдалась и на поле битвы наступила мертвая тишина, черный уголь глаз существа потускнел и его печальное лицо еще больше вытянулось, надев трагически-равнодушную личину. Полумертвая уже душа воспарила над жизненным холстом, равнодушная к нагромождениям его обманчивых полумертвых образов и ядовитых красок и отстраненная от антигармоничных игр «людей» вокруг. Ветер зло сипел, выдувая боль и вливая Абсолют спокойствия. Здесь наверху летали другие птахи, гордые и величественно-спокойные, недоступные репертуару, диктуемому рисованными подмостками.