Башня. Книга первая - страница 28



Мало того, рядом с тобой, не просто никогда тобой не виданные, а часто и вообще не подозреваемые, живут тьмы и тьмы – людей и не людей, то есть существ совершенно иного порядка, интересующихся тобой настолько интенсивно, что любая – как и все вместе – тайные государственные службы просто-таки умерли бы от чёрной зависти, поняв, насколько квалифицированно составили твоё досье эти, даже тобой не подозреваемые, соглядатаи.

– Это очень плохое слово, Сергей, – вдруг произнес Алексей, о существовании которого Лысый начисто забыл, углубившись в размышления. – Лучше употреби другое слово – «Спутники»: ведь они всегда рядом с тобой, на всех твоих дорогах…

«На тебе, – подумал Лысый, – а я и забыл, что тут и мысли читают, как букварь. Так что моё положение – хуже губернаторского! – не обдумав всё, не примешь решения, а обдумываешь, словно по радио вещаешь: кто только, возможно, тебя не слышит!»

– Да, Сергей, тебя сейчас, действительно, слушают многие Спутники. Но только потому, что именно от твоего решения, потому что Татьяна своё давно уже приняла, – опять загремела об пол челюсть изумлённого Лысого, – очень многое зависит: как в моей, и в твоей судьбе, как в судьбе Татьяны, так и – в судьбах ещё многих…

– В чьих, например?

– В, например, судьбе того, на помощь к кому мы как раз и должны будем, как можно скорее, причём, устремиться… В судьбах тех, кто станет (или не станет) твоим Учителем и, также, твоими Спутниками.

– Так они же, вроде бы, у меня уже есть.

– Но роль их, обязанности их – переменятся, потому что переменится и твоя жизнь, и твои занятия, и твои мысли – абсолютно вся твоя жизнь, во всех деталях станет совершенно другой!

– Значит, Татьяна так спешила сюда, к вам, потому, что кто-то попал в беду и ждёт помощи?

– Именно поэтому. И именно Татьяна убедительно настояла, чтобы ты тоже принял участие в спасении живой Души. Спутники же твои, кстати, как были в большом сомнении, так и до сих пор ещё сомневаются, разрешать ли тебе это участие.

– Надо же! – Лысый был ошеломлённо возмущен, уязвлен до самых глубин души. – Они, видите ли, сомневаются! Да я даже того, кого хотел бы убить и уже убивал бы, но кто бы, убегая, сорвался, вытащил бы из пропасти, потому что беда есть беда и я даже не гляжу на того, кому нужна помощь и не оцениваю, достоин ли он её, а если могу что-нибудь сделать – я делаю. А если не могу – тем более делаю, потому что, если ничего сделать не могу я, то кто же еще – может?! Разве только – Господь Бог! Не пропадать же этому несчастному! Да я бы крысу спас из ловушки! Ведь и крыса жить хочет!

– Потому ты здесь. – Голос Алексея был всё так же ровен, спокоен, хотя очевидно было, насколько его что-то заботит, тревожит, даже гнетёт, как он далеко и от места, и от разговора этого мыслями.

– Сергей! Не хочу тебя торопить, но всё-таки – не отвлекайся, пожалуйста, на другие проблемы, потому что в зависимости от твоего основного решения тебе придётся или не придётся отвечать на похожие вопросы, подобные этому. Потому что, честно говоря, время настолько не терпит… Как говорится, вам, как нашим посланцам, надо было быть там ещё поза-позавчера…

– Я согласен! – с решительной быстротой, отсекая не только возможное сопротивление Татьяны и Алексея, но и собственные сомнения в правильности такого поступка, ответил Лысый. И на явно рвущееся с губ Алексея возражение возразил: