И тогда мы будем заниматься наукой совсем по-другому. Мы, приступая к изучению выбранной науки, предполагаем, что вот мы сейчас изобретём некое сооружение или вещь, которая осчастливит человечество и прославит на века нас самих (а зачем?). Однако,, почему-то неизменно изобретаем очередную бомбу или очередное абсолютно бесполезное сооружение, которое непонятно и не нужно даже нам самим. Кунсткамеры, коллекционирующие всякие уродства, неустанно пополняются кошмарными экспонатами, ежедневно показывающими нам, считающим себя умными и учёными, нашу безмерную глупость. И даже хуже – степень нашего отчуждения от Бога. Степень нашего непонимания, бессердечия, тупого высокоумия и прочих наших качеств того же ряда.
Чего, на самом деле, стоит человек, у которого сердце пустое? Сколько бы разнообразных человеческих знаний не забивал он в свои мозги, но если оставлены при этом пустыми сердце и душа, можно добиться только одного: нарушения божественного равновесия. Если человек состоит их трёх частей – ума, сердца и духа – то разве мудро только одну часть заполнять, а две другие оставить совершенно пустыми? Не разумнее ли было бы сначала заполнить самое главное, дающее основу, устойчивость и прямоту – душу, потом заполнить (то есть возвысить максимально – по направлению к Небу) – дух, и только потом – голову?
Мы же делаем то, что делаем. Если посмотреть на наше поведение с такой точки зрения, придётся согласиться со святителем Игнатием, что не только наша наука, но и многое ещё в нашем привычном для нас поведении есть оскорбление Бога. А потом удивляемся, что наша жизнь так плоха и что Господь не помогает нам.
Это не Он нам не помогает, это мы Его не видим и не слышим настолько, что даже такую огромную руку, как Его, не можем увидеть и опереться на неё. Что даже такой громкий голос, как Его, не слышим. Что мы не только глупы, слепы и беспомощны, как новорожденные кутята, но ещё и – в бесовской гордыне – полагаем, что умны, всезрящи, всезнающи, всемогущи и ни в чьей помощи не нуждаемся. Ибо знаем, умеем и можем сами – всё!
***
Как-то, встав из-за письменного стола, Татьяна привычно сделала несколько упражнений, чтобы размять затёкшую спину, и, раскинув в стороны руки и потягиваясь, закрыла глаза. Но в этот раз оказалась спиной к окну, хотя всегда, встав, оказывалась к окну лицом. То ли такое положение тела, то ли неожиданность (Татьяна встала-то вовсе не с той целью, чтобы увидеть то, что ей не собирались показывать, а чтобы дать отдохнуть мозгам и переменить позу тела) привела к сюрпризу. (Если Татьяна чего-то всю жизнь совершенно терпеть не могла – так сюрпризов! Никогда они, на самом деле, не бывают приятными!).
Закрыв глаза, чтобы потянуться до хруста в спинном хребте, Татьяна так и застыла в более чем нелепой, с раскинутыми в разные стороны руками и в «потягушечках» позе. Потому что увидела – сначала «третьим» глазом, а потом и широко распахнутыми земными глазами, прямо перед собой, на расстоянии метра, самого натурального, по классическому описанию, чёрта. При всём том, так сказать, «вооружении», которое было на нём навьючено и явно употреблялось на полную мощь постоянно и ежедневно, он должен был бы Татьяну напугать. Но она не испугалась: выглядел он жалко. Стоя на двух ногах, был сильно наклонён, словно собирался встать на четыре ноги, но в момент наклона, опускания на четыре конечности, почему-то оглянулся и увидел кого-то: явно очень высокого ранга (из Сил Света?), кого-то очень сильного. Ибо на роже его был явный, неприкрытый страх, но страх этот перемежался со столь же сильной растерянностью. Словно страх, предполагавший, как минимум, основательную трёпку с последующим изгнанием в тартарары почему-то не получал подтверждения в виде конкретных действий того, кого так испугался нечистый, и именно это лишило его и так небольшого ума.
