Я множество раз вам лгал, миледи, а также часто скрывал правду. И мне не дано исправить то, что я совершил. У меня уже начали уставать пальцы и болят плечи. Но вот что я вам скажу: на свете нет никого, кто знал бы зло, которым наделен Прайрат, лучше, чем я. И нет никого более виновного в том, чем он стал.
Это длинная и запутанная история. Достаточно сказать, что я, к моему вечному и ужасному стыду, отдал Прайрату ключ от двери, которую не следовало никогда открывать. Хуже того, я так поступил, уже зная, что он превратился в хищного зверя. Я был слаб и напуган, и это самое отвратительное, что я сделал за свою жизнь, наполненную прискорбными ошибками.
Послушайте меня сейчас, миледи. К моему величайшему огорчению, я хорошо знаю нашего врага. Надеюсь, вы мне также поверите, когда я скажу, что Аспитис не только выполняет приказы Бенигариса, но служит Красному священнику. На Винитте это известно всем.
Вы должны бежать. Возможно, Ган Итаи сможет вам помочь. К сожалению, я сомневаюсь, что вас будут не так старательно охранять, как на Винитте, и виной тому моя трусливая попытка сбежать. Отправляйтесь в Кванитупул на постоялый двор, который называется «Чаша Пелиппы». Я уверен, что Диниван отправил туда тех, кто поможет вам добраться до вашего дяди Джошуа.
Мне пора заканчивать, потому что боль стала нестерпимой. Я не прошу вас меня простить, я не заслуживаю прощения.
На краю пергамента осталась полоса крови, Мириамель смотрела на нее полными слез глазами, пока кто-то резко не постучал в дверь. У нее отчаянно заколотилось сердце, но в тот момент, когда дверь распахнулась, Мириамель успела зажать письмо в кулаке.
– Моя драгоценная леди, – проговорил ухмылявшийся Аспитис, – почему вы прячетесь в темноте здесь, внизу? Давайте прогуляемся по палубе.
Пергамент, казалось, жег ей ладонь, как будто она держала в руке раскаленный уголь.
– Я… не слишком хорошо себя чувствую, милорд. – Мириамель покачала головой, пытаясь скрыть, что начала задыхаться. – Я погуляю в другой раз.
– Мария, – не отступал граф, – я вам говорил, что меня очаровала ваша деревенская открытость. Почему же вы становитесь капризной придворной девицей? – Он сделал один длинный шаг, оказался рядом с ней и провел пальцами по ее шее. – Неудивительно, что вы себя плохо чувствуете, сидя в темной каюте. Вам нужен свежий воздух. – Аспитис наклонился вперед и прикоснулся губами к шее Мириамель чуть ниже уха. – Или вы предпочитаете остаться здесь, в темноте? Может быть, вам одиноко? – Его пальцы медленно скользнули по ее щеке, мягкие, точно нити паутины.
Мириамель не сводила глаз со свечи, пламя которой танцевало перед ней, но сама каюта погрузилась в глубокие тени.
Витражные окна в тронном зале Хейхолта были разбиты, потрепанные занавеси мешали снегу попадать внутрь, но не могли остановить жуткий холод. Даже Прайрат, казалось, его чувствовал, и, хотя советник короля по-прежнему ходил с непокрытой головой, теперь он носил красный плащ, подбитый мехом.
Из всех, кто входил в тронный зал, казалось, только король и его виночерпий не обращали внимания на холод. Элиас с обнаженными руками и босиком сидел на Троне из Костей Дракона, но, если не считать ножен с мечом, висевших на поясе, был одет так, будто находился в своих личных покоях. Монах Хенфиск, его молчаливый паж, носивший потрепанную рясу и не сходившую с лица улыбку идиота, чувствовал себя в промерзшем зале нисколько не хуже своего господина.
