– Ух, вот это сила искусства! – прошептал изумлённый Ривел. И дополнил: – В Сети писали, что Рискони всю свою виллу превратила в мастерскую, потому что ей это было удобно. Муза могла начать домогаться её прямо в клозете!
– Или когда она ужинала, – кивнула я, завороженно рассматривая кишки.
Я пыталась понять, из чего они сделаны. Явно ненастоящие – иначе бы разложились давным-давно! На ум пришли сцены из фильма ужасов "Восковые фигуры", где жил-был маньяк, который отлавливал людей, убивал и показывал потом их наивным посетителям своей выставки. Пока они не начали удивляться, почему это людей в их городке делается всё меньше и меньше. Должно быть, Лизавьетт, убивая подружку и её мужа, хотела пойти по стопам этого киногероя.
– Её воображение позволяет нарушить все запреты даже в мыслях. Эту композицию она наверняка бы назвала "Человек, который сожрал арматуру".
– Или "Арматура-глист, вырывающаяся из нутра на свободу", – подхватила я.
– Искусство заражает. Подобно тому как убийство тоже заражает. Ох, что ж это я такое несу?
Тем временем, пока агент 003 размышлял по поводу убийственного искусства, я разглядывала другие работы Лизавьетт. Меня потрясало, как за столько лет, пока вилла пустовала, вандалы не растащили эти скульптуры и не разрушили их. Да, местами картины и композиции выглядели потрёпанными. Рядом с выбитым окном, из-за того что в зимнее время туда попадал снег и заливал дождь, изрядно вздулся пол и чернела плесень, но других повреждений не было. Работы Лизавьетт все под стать увиденной нами первой. Жутчайшие и прекраснейшие оторванные руки, выглядели они как обугленные, все переплелись между собой. Огромная в половину человеческого роста голова, с раззявленным ртом, в котором лежал вырванный глаз, а из провалов глазниц торчали извивающиеся черви. Маленький скукожившийся человечек-карлик, у которого из груди рос куст герани – искусственной, с тряпичными листиками. Картины, на которых изображены прокажённые люди и люди, ещё живые, но только что лишившиеся рук, ног, нижней половины тела. Было также несколько нецветных фотографий в рамках – трупы и полуживые тела с мест аварий.
– Она издевалась над смертью. Когда долго смотришь на такое, глаз замыливается, и отвращение попросту перестаёт давать знать о себе. Это как быть хирургом, постоянно делать операции и смотреть на разрезанного напополам человека как просто на рядовую часть работы, – заметила я. – Смотри-ка, 003, какая интересная планировка. Двери нет, зато покатый проход ведёт сразу на второй этаж!
Мы исследовали коридор, по наклонной плоскости уводящий строго вверх. Он круто поворачивал, и зайдя за угол, мы увидели необычную композицию из висящих на потолке кухонных ножей. А пол усеян осколками стекла. Здесь в этой пустой, за исключением ножей и стекла, комнате, стены разрисованы глазами, расширенными от ужаса.
– У неё тут музей. Каждая комната что-то символизирует, – осмотрелся Сыщик. – Вот здесь я усматриваю символ того, что если ты прячешься в стене и со страхом наблюдаешь окружающую действительность, она представляется тебе слишком острой и опасной.
Комната кончалась чёрными рваными занавесками, из тяжёлого бархата. Занавески были пыльными. Мы отогнули их, и на нас посыпались кости и скелеты. Вернее, они болтались на толстых верёвках под потолком, а когда сдерживающие их шторы были нами убраны, вывалились всей массой, едва не сметя нас на битое стекло.
