– Да. Она была даже у тебя. Возможно, когда-то тебя бесило несправедливое отношение людей к тебе и твоим близким. Может быть, ты даже пытался защищать их, бороться с этим. Возможно. Я не знаю твоей прошлой жизни, и мне не дано знать твоей дальнейшей судьбы, но я знаю только одно: однажды наступает день, когда человек просто вспоминает всю прожитую жизнь и понимает, что очень многое он сделал бы по-другому, будь у него такая возможность. Но боги дают человеку только одну жизнь, и изменить в ней что-то сделанное невозможно.
Живоглот попытался понять услышанное, делая титанические усилия и обильно потея от этого непривычного процесса. Наконец, сообразив, что все это сказано про него, гигант просто отшвырнул от себя юношу и, злобно отряхивая руки, проворчал:
– Не знаю, какой болтун рассказал тебе про мою жизнь, но клянусь бедрами Деркето, если узнаю, вырву поганцу язык.
– Мне никто не рассказывал о тебе. Я же сказал, что это возможно, – ответил Ал-Тор, с трудом удержавшись на ногах после мощного толчка.
– Значит, ты еще и колдун?! – прорычал в ответ Живоглот, сжимая огромные кулаки.
– Спаси нас боги от безмозглой скотины, – проворчал один из десятников вполголоса. Но слух Живоглота оказался не в пример острее ума.
– О чем это ты? – моментально развернулся он к говорившему.
– Что? – не растерялся десятник, сделав вид, что не понимает, о чем речь. – А, это мы о своем, занимайся пленником, – ответил он, отворачиваясь.
Живоглот замер, подозрительно рассматривая соратников и словно пытаясь разгадать подвох. Потом, убедившись, что на него не обращают внимания, снова повернулся к пленнику. Но не успел сделать и двух шагов, как послышался окрик сотника:
– Живоглот, тащи сюда ублюдка. Нам пора выступать.
Вскинувшись, как хорошо выдрессированный охотничий пес, Живоглот радостно оскалился и кинулся к пленнику. Трудно было ожидать подобного проворства от такой туши. Не желая терять времени, Живоглот просто вскинул юношу на плечо и, пыхтя, как гиппопотам, понесся к подножию холма.
Наемники с проклятиями отвели в стороны коней, когда он пролетел сквозь походный строй сотни. С трудом остановив свой разбег, Живоглот подошел к сотнику и, сбросив с плеча пленника, огляделся.
– Ты что-то потерял, малыш? – усмехнулся Деметрис.
– Своего коня, командир.
– Эй, вы! Где тот монстр, которого малыш приспособил для езды? – заорал сотник, и из задних рядов наемники выгнали боснийского тяжеловоза. Огромное животное было под стать своему хозяину, с той разницей, что было намного добрее и покладистее него. Только такой конь мог нести огромный вес Живоглота. Неторопливость коня с лихвой компенсировалась его выносливостью и огромной силой. Рысью тяжеловоз мог идти сутками.
Только это мирило сотника с его медлительностью. Ведь всегда можно было оставить Живоглота в арьергарде, прикрывать отступление. Ну а если не успел за отрядом, винить некого, Живоглот сам выбрал себе такого скакуна.
Усевшись верхом, Живоглот развернул коня и молча направился в конец колонны, когда сотник снова окликнул его:
– Малыш, а ты ничего не забыл?
Живоглот растерянно огляделся, пытаясь понять, что сделал не так. Он давно уже не обольщался насчет отношения к нему соратников, но насмешки сотника больно ранили его. Это чувство было сродни чувству преданного пса, которого пнул пьяный хозяин. Обида и непонимание, за что.
– Я поручил тебе нашего гостя, а ты бросил его как ненужную тряпку. Этот ублюдок стоит столько, что тебе и не снилось. С этого момента ты отвечаешь за него головой, до тех пор, пока мы не прибудем в Кортес. И молись, если умеешь, чтобы ни один волос не упал с его драгоценной головы. Учти, если с ним что-нибудь случится, я прикажу спустить с тебя шкуру. С живого. Ты понял, тупая скотина?
