Батальон смерти - страница 36



Таков был мой план, но Провидение не даровало мне мира и разрушило мои мечты. Я думала, что война продлится несколько месяцев, а она затянулась на несколько лет, погрузив Россию во мрак, заронив семена революции. Она несла людям смерть, голод и разрушение и в то же время давала жизнь росткам нового мирового порядка. В те штормовые годы Яша перестал интересовать меня, а потом я навсегда вычеркнула его из своей жизни. Но в ту памятную осень 1914 года, когда я в последний раз прощалась с холодным северным краем, садясь на баржу, чтобы ехать в Иркутск, а оттуда в Томск и далее на фронт, он все еще оставался в моем сердце.

Часть вторая

Война

Глава шестая. Солдат высочайшей милостью

Почти два месяца добиралась я домой из Якутска – водой, поездом и пешком. Война чувствовалась повсюду. Баржа на Лене была полна рекрутов. В Иркутске бросалось в глаза обилие людей в военной форме; по улицам то и дело маршировали направлявшиеся к вокзалу полки солдат, пробуждая в сердцах обывателей воинственный дух. Мой провожатый покинул меня сразу по прибытии, и пришлось самой обращаться к властям за содействием, чтобы продолжить путешествие.

Сердце громко стучало, когда я сошла с поезда в Томске. Целых шесть лет меня не было в этом городе. Слезы застилали взор, когда я шла по знакомым улицам. Вот здесь, в двухэтажном доме, впервые познала я непостоянство мужской любви. Это было десять лет назад, во время русско-японской войны, и мне тогда исполнилось пятнадцать. А вон в той маленькой, уже обветшавшей лавочке, где и сейчас вижу склонившуюся за конторкой фигуру Настасьи Леонтьевны, я провела пять лет отрочества, обслуживая покупателей, моя полы, стирая и латая одежду. Но следует признать, что это долгое ученичество под суровым надзором Настасьи Леонтьевны пошло мне на пользу, помогая в последующие годы. А вот и труба, над которой вьется дымок. Это тот самый дом, в котором около восьми лет назад началась моя замужняя жизнь и где я в полной мере испытала жестокость мужского нрава. И вот, наконец, подвальный этаж, где мои отец и мать прожили семнадцать лет.

Я распахнула настежь дверь. Мама пекла хлеб и не сразу обернулась. Как же она постарела! Как опустились ее плечи, как побелели волосы! Она резко повернула голову и какую-то долю секунды удивленно смотрела на меня. Комок подкатил у меня к горлу, слова замерли на устах.

– Маня! – воскликнула она, бросаясь ко мне и заключая меня в объятия.

Мы плакали, целовали друг друга и снова плакали. Мама вознесла горячую молитву Пресвятой Богородице и поклялась, что никогда больше не отпустит меня от себя. Хлебы сгорели почти до углей, позабытые в печи в суматохе, вызванной моим возвращением. Пришел отец, и я увидела, что он тоже сильно постарел. Он ласково поздоровался со мной: видно, годы смягчили его грубую натуру.

Я побывала у старых друзей. Очень обрадовалась встрече со мной Настасья Леонтьевна. Сестра Афанасия Бочкарева, моего первого мужа, тоже встретила меня приветливо, несмотря на то что я убежала от ее брата. Она хорошо знала, насколько он был жесток и груб. Мне сообщили, что Афанасия забрали в армию в первые дни войны и что, по рассказам, он был в числе первых взятых немцами военнопленных. Я о нем больше никогда не слышала.

Первые три дня по приезде я отдыхала. С фронта шли волнующие новости. Там разворачивались сражения. Наши солдаты в одних местах отступали, а в других наступали. И я желала обрести крылья, чтобы полететь им на помощь. Сердце мое томилось и болело.