– Скажи ещё, любишь меня? скажи ещё! – нетерпеливо и жадно зашептал я.
– Люблю! Люблю! Ох… Так люблю!.. – отвечала она почти беззвучно, топя меня… – Волосы у тебя… полынью пахнут… и горьким мёдом…
Когда мы уснули? Я не знаю, но, проснувшись, я сразу потянулся к ней, скользя ладонями по шёлковой коже, ещё не открыв глаз, я прижал её к себе плотнее, целуя, вдыхая её чудный аромат, я зарылся лицом в её волосы, спутались немного, тонкий шёлк, цепляются за пальцы, как стебельки вьюнков … вот ушко, ложбинка у шеи, я приоткрыл губы, чтобы лучше чувствовать аромат и вкус её кожи… я приподнялся, повернуть её к себе, сжал ладонью грудь, груди у неё немного увеличились теперь, наливаются потихоньку, молоко будет вскоре… она всегда потягивалась, просыпаясь, как кошка и обнимала меня, щурясь от удовольствия и счастья и улыбаясь сладко.
И сегодня потянулась, но что-то переменилось, она не захотела отвечать на мои ласки, отклоняла мои руки, сдвигая с грудей, не пуская между бёдер, уворачивалась от поцелуев, даже накрыла мои губы ладонью, лишь бы не целовал. Во мне снова эта ненасытность, что овладевала мной во всё время с ней, и теперь я почувствовал себя как прежде, когда я терял от вожделения разум, а она не хотела меня… Наконец, я не выдержал и сел в постели, оставив её. Уже давно рассвело, за окнами был уже дневной, не утренний шум, откуда-то слышались голоса, где-то коротко мыкнула корова, перебрёхивались в отдалении собаки, прокричал какой-то странный петух, что он возвещает, полдень? Всё злило меня сейчас и то, что проспали полдня, и что я не могу не обижаться сердцем на то, что ей вдруг вздумалось не хотеть меня…
– Что случилось, Яй? – спросил я, обернувшись и чувствуя, что моя нежеланная ею нагота при свете дня делается непристойной и даже оскорбительной, по всему выходит, надо одеться. Что теперь остаётся?.. и восвояси пора, сколько я не был в Кемете, больше суток, не хватились бы…
– Не знаю, как-то… Мы не повредили ему, как думаешь? Ну… – она посмотрела на меня, какая-то бледная сейчас, и веки опухли, будто плакала.
– Да… не должны, – немного растерялся я. – Но… если не хочешь, не станем.
Я поднялся, оглядываясь в поисках одежды, разбросали всё… И вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:
– Яй, а если это сын Кратона? Не мой, а его? Ведь он наследник Кеми тогда…
– Ты… чего?.. Говоришь-то что?.. Как такое может быть? – удивилась Аяя, и даже села, глядя на меня.
– Ну… как… Может ведь, – пробормотал я, жалея, что затеял этот разговор. Нехороший разговор. От ревности и затеял. Едва что-то не так, как я хотел, я сразу начинаю ревновать и думать, что она меня не любит…
– Не может этого быть, как тебе не стыдно!?.. – сказала Аяя. – И не говори больше, что наш сын – наследник Кемета. Где Кемет и где мы с тобой ныне…
Она поджала губы обиженно, накрываясь покрывалом до подбородка.
– Яй, он женился, – сказал я, сердясь, что она укрылась, несмотря на жару, не хочет быть обнажённой передо мной, вот и сказал ей о Кратоне, как она теперь будет? Заплачет или взревнует?
Но случилось более странная вещь.
– Кто женился? – едва ли не с раздражением спросила она.
– Как кто? Кратон. Кратон женился на Уверсут.
– На Уверсут? – Аяя улыбнулась. – Ну… что… она красавица… Слива, полная сладчайшего сока.
Я засмеялся, очень верно, должно быть Уверсут жаркая любовница, глаза маслом для ламп горят, того гляди жаром окатит любого, кто рядом. И моё ретивое отпустило, не думает она о Кратоне с любовью, коли не ревнует…
