– А ты? Ар… выглядишь… что говорить, как всегда. Красивее вроде даже стал, чем допрежь был. Я всегда удивлялся, откуда и взялась в тебе красота… в детстве такой был неказистый! – засмеялся Эрик. – Угощайся, лакомство чудесное – лукум, здесь вообще, знаешь, в сластях знают толк, во всех смыслах, что можно этому слову придать.
– Я это знаю, Эр, в прежние года и я здесь, а Востоке, немало времени провёл. Но сладость такая приторна и докучна. Нет?
– Возможно, – не стал спорить я, внимательно разглядывая его. Я ничем не слукавил, Арик, действительно стал краше, чем был некогда, откуда, что в нём берётся…
И не выдержав, спросил:
– Поздорова ли Аяя?
Арик посмотрел на меня, в глазах его мелькнул огонь, мгновенно, словно молния.
– Что ты… Любишь её? По сию пору? – быстро спросил он, прожигая меня быстрым взглядом.
Я перестал усмехаться и проговорил, отворачиваясь, потому что от тех слов мне было больно, а лгать я не хотел и утаивать от него не мог.
– Что вопрошаешь? Нешто можно разлюбить?.. – не узнавая свой голос, вдруг осипший, сказал я. – Хорошо живёте? – спросил я, снова посмотрев на него.
Вот тут лицо у него просияло, и он не говоря ни слова, только кивнул, краснея, опустил глаза. Как мальчик, надо же… Выходит, лучше даже, чем прежде, выходит, и не ревнует её больше… даже ко мне, даже к прежнему? Я так люблю её, так желаю по сию пору, думаю о встрече, какова она будет, а он и не ревнует? Выходит и она не вспоминает меня?..
– Ревную, отчего же, ещё как, что ты!.. – выдохнул Арик. – До ужаса. Представь… Не могу даже, если не глядит на меня… Токмо ей боле не говорю… умнее тоже стал. Тебя слушал, как ты учил некогда, счастием дарить, а не досаждать дурной любовью.
– Поумнел, стало быть… А я-то тоже, дурачина, научил на свою голову… – засмеялся я, пряча взгляд полный зависти. Потому что всё это моё богатство, чудесных невольниц, всё, что я имею и в чём купаюсь все эти годы, я отдал бы за те нищие дни, когда мы с Аяей тащились с караванами по этим вот пустыням. А за час, хотя бы час, что провели мы на Байкале вместе, я вообще отдал бы всю жизнь. И почему я не он, почему она выбрала его? Ведь любила меня. Любила и ещё как, как ни одна из этих кукол пучеглазых не может, любила, но выбрала его… Потому что он чёрт теперь? Князь Тьмы помогает ему? Кто раньше помогал?..
…У меня было дело к моему брату. Я не мог поделиться этим с Аяей, боясь отвратить её от себя, а ещё, потому что знал, что она сказала бы мне на то. А вот с Эриком – могу, быть может, он поймёт, чего я хочу, в чём моя мука сей день.
А потому я посмотрел на него, отвернувшегося в этот момент, и хорошо, что он не смотрел, потому что мне невозможно было бы начать говорить, если бы он смотрел на меня своими яркими и чистыми синими байкальскими глазами.
– Эр, я… хочу попросить тебя кое о чём… – горло сразу пересохло, но я справился с голосом всё же. – Прародитель Зла хочет, чтобы…
– Ты теперь в рабстве у него?
– Нет… но я не хочу, чтобы Он узнал об этом, – негромко проговорил я.
– Не понимаю…
– Эр, давай не теперь… Длинно и нет у меня сил. Я хочу, чтобы ты полетел со мной и взглянул на одного человека. А после скажу, чего от меня хочет Тот, Кто назвал себя моим отцом.
– Ар… у нас с тобой один отец, и то царь Кассиан, а не Прародитель Зла.
– Я это помню. Но Князь Тьмы считает иначе…
Эрик долго смотрел на меня, потом выпрямился и спросил:
