А сейчас он произнёс, бледнея:
– Ты думаешь… это Он… Это Сам… Зла Родитель?
– Я думаю, больше некому, – сказал я и рассказал, почему я так решил.
И Дамэ и Рыба слушали меня, потом переглянулись.
– А может то ошибка? Ну не слышит тебя Селенга-царица? Ну не передают твои птички ей посланий?
– Дак не мои птички-то, её. И мне они отвечают. А лгать они не умеют, не люди и не Лукавый. Стало быть, её ищут. А всё вотще – найти не могут…
Они подняли глаза на меня и смотрели оба, хмурясь, он – чёрными глазами, Рыба – блекло-серыми, будто разбавленными водой…
Мы сидели во внутреннем дворе их дома, скорее это был даже сад, устроенный, как продолжение внутренних помещений, чтобы в жаркую погоду можно было проводить здесь время в прохладе и тени. Вот и сей день, хотя и было пасмурно, но довольно жарко. Красивая рабыня с перевитыми золотыми шнурами золотистыми волосами, принесла нам вина и фруктов на подносе. Рыба отпустила её мановением руки, научилась повелевать, однако.
– Он прячет её где-то, – сказал я.
– В том вопрос, где? – сказал Дамэ. – Я уверен, что вблизи этого убежища или темницы, я разглядел и понял бы всё, но… где оно?
В этом вопрос.
– И какие мысли?
– Надо подумать, Эрбин. Просто так весь свет не объедешь, в каждый угол не заглянешь. Надо подумать, поразмыслить…
Через несколько дней у Дамэ предстоял бой-представление, в присутствии императора, вначале со львом и тигром, а после с молодым, начинающим гладиатором. Стёчётся весь город, как всегда.
– Послушай, Дамэ, не хочешь воспользоваться случаем и притворится погибшим? – сказал я. – Пусть ранит легонечко, а ты упади замертво, вроде убитый ты. Я тебя исцелю тут же.
Дамэ посмотрел на меня с улыбкой.
– Прикинуться можно, конечно, но ранить… тебе не удасться исцелить меня, Эрбин или Сингайл, я не человек, забываешь всё время.
– Полагаю, никто не пытался тебя исцелять, так что неведомо… Кровь в тебе, как и во всех людях, и сердце бьётся, стало быть, и не отличаешься ты, не выдумывай, – сказал я. – Какая теперь разница, как ты появился на свет, бывает, женщины от злых насильников родят, так что то не лучше твоего способа.
– Может и так. А всё же я человек ненастоящий. Аяя сразу поняла.
– И что, относилась не как к человеку?
Дамэ пожал плечами и сказал, светлея лицом:
– Да нет, хорошо относилась, как к брату, не то, что как к человеку.
– Вот и ответ тебе, ты человек, не хуже иных всех. И даже лучше многих, это уж мне поверь.
– И мне! – засмеялась Рыба.
Вечер закончился хорошо, даже очень…
А через несколько дней мы все были на этом диком, на мой взгляд, представлении. Я не мог и теперь не могу понять, почему всем этим людям, а их тут собралось несколько тысяч, а может и десятков тысяч, так интересны и так нравятся эти представления. А по их возбуждённым лицам и горящим глазам, я понял, что всё это им очень нравится, они готовы проводить весь день, под палящим солнцем и «наслаждаться» видом убийств людей и животных. Почему? Этот город построен, как и вся империя, на славу, улицы, площади, здания, я испытывал настоящее восхищение, думая, насколько надо быть талантливыми и трудолюбивыми, чтобы вот так, и не за долгий срок обустроить свой город и всё государство. Но почему тогда они развлекаются таким образом? Почему высокое искусство греческого театра им недоступно или неинтересно так, как вот эти кровавые зрелища?
Вначале я не поверил, что всё всерьёз и что зверей, людей, будут действительно убивать. Поначалу это казалось неправдоподобным именно потому, что мне римляне показались очень рачительными, бережливыми хозяевами, поэтому было странно, что они так расходуют и редких зверей и людей. Пусть они рабы, но убивать десятки, а то и сотни каждый день… Нет, я отказывался это понимать.
