– Огнь… Огник… – смущённо смеясь, пошептала Аяя, чуть отстраняясь. Тонкая корона съехала и свалилась в размякший снег.
Но я лишь перехватил руки от её лица, от головки, к талии, прижимая к себе, сжал ягодицы, они снова появились у неё, пока она не была со мной, я прижал её, притискивая ближе к себе, как можно ближе, к животу, к члену. Я даже сквозь одежду хотел почувствовать, наконец, почувствовать её, её всю, не только видеть, ощущать оживший аромат, обогатившийся теперь какими-то новыми оттенками, но почувствовать её всем своим естеством, всем телом, кровью, свой пот смешать с её… Сколько мы не были вместе, сколько? С того дня, как она пропала из Галилеи… как я выдержал столько?
– Огнюшка… да что ты… – тихонько засмеялась она, снова едва отстраняясь. – Вот загорелся, так скучал?.. Милый… А весь день и не глядел, я думала, сердишься…
Я не мог говорить, даже слова произнести, не мог дышать и даже думать. Я подхватил её, как зверь хватает добычу, и понёс домой, не будь таящий снег под ногами, я не стал бы этим утруждаться, и этот двор и сад, и вся наша долина несут на себе отпечатки наших тел, здесь нет и пяди, на которой мы не сливались бы в настигнувшем нас внезапно любовном угаре…
Я взял её сейчас же, едва добрался до постели, которая была одинока и холодна столько дней, столько седмиц и месяцев. Она не была готова, вскрикнула, выгибаясь, отодвигаясь в первый миг, но обняла, не стала отстраняться. Я кончил сразу, и взревел, словно умирая, так долго я не знал этого…
Мы лежали рядом, всё ещё в одежде, обнажённые только там, где пришлось соединиться. Аяя погладила меня по волосам, по лицу едва касаясь ещё подрагивающими пальцами.
– Всё же сердился… – чуть осипшим голосом поговорила она. – Отпустило?
Обретя способность дышать, я приподнялся. Рассвет уже в полную силу солнца освещал просторную горницу, обнажённые Аяины бёдра светились как опалы.
– Ты спала с ним? – спросил я.
– Боже мой, с кем? – округлив глаза и даже губы, спросила она, отодвигаясь.
– С Орсегом?
– Нет.
– А до того, с Эриком?
– С Эриком? Когда?.. Боги, нет!.. да ты что? – она изумилась ещё больше, приподнявшись на локтях. Но не слишком ли? Не чересчур она удивляется? А, Аяя? Не играешь ты сейчас со мной?
Я сорвал с неё всю одежду, и с себя, торопясь, путаясь в рукавах и штанинах, разрывая неподатливые ткани и швы. И лёг на неё, всем телом, всей кожей желая ощутить впитать её…
…Сказать, что ожидать такого от него нельзя, глупо, потому что это в его характере, я догадывалась, что он скучал, и к тому же ревниво сердился. Огнь бывал спокоен и свободен от ревности только, когда мы не покидали долины и не видели никого, и то бывало, вспоминал и Эрика и даже Кратона… Хорошо ещё не ревновал к тем, кто оказывал мне неизменно внимание в наших путешествиях, на это ему хватало разума.
Но теперь всё сильно изменилось. Наш с ним мир теперь оказался не просто потревожен, нарушен вторжением, он был переворошен, и я не хотела думать, что разрушен. Но походили дни, седмицы, месяцы, даже годы, за ними и десятки лет, но прежнего покоя и полного, всепроникающего взаимного растворения, что было прежде, не наступало. Не было как раньше много смеха, весёлых затей и выдумок, не было единодушия, когда один начинал думать, а второй додумывал. Мы перестали путешествовать, потому что когда я заикнулась о том, Огнь, скривил губы и сказал:
