Я опешил, многое я мог ожидать, но только не этого. Диавольское наваждение какое или что? Какая там может быть любовь? От Вералги? Только безумец мог так думать. Да и заподозрить невозможно… хотя, если и возможно было, на что она мне, и тем паче её любовь? Боже мой… взмолился я в испуге, но Бог молчал. Молчал… не говорил со мной. Почему Диавол всегда рядом, а до Бога не докричаться?.. Моё сердце сей миг лопнет, снова отняли, оторвали Аяю, но ОН не слышит… не слышит…
– Что ты… что ты молвишь такое… несуразное… – пробормотал я, отшатнувшись и, не делая попыток поднять её, сам без сил сел на лавку, а лавки у неё в доме богатыми персидскими коврами покрыты, как и полы, не мелочилась Вералга никогда, и в Новгороде у неё с Виколом был богатый дом, и в Нормандии. Я и сам любил богатство и роскошь, но мне нищему сироте, простительно, а Вералга… а впрочем, сама Вералга, кто знает, как росла она?
Вералга опустилась рядом и продолжила со вздохом, подняв плечи, будто бы устало, и едва ли не превозмогая боль:
– Вообрази, Ван, тысячи лет… Хотя, что я, тебе вообразить сие трудно, ты первую младость живёшь, какие тыщи… – она вздохнула. – Но просто вообрази, ты же умён и тонок, чувствительный и чувственный человек, не болван деревянный… Живёт женщина тыщи и тыщи лет, не зная ни любви, ни тем паче страсти и вдруг в её сердце загорается огонь, невыносимое, всё сжигающее пламя, которое не щадит ничего, ни её, ни её налаженной жизни, ни уважения ближних… Я на всё готова только бы… Ван, только бы ты… ну чтобы ты… Ты был со мной?
– Ты с ума сошла? – сказал я, чувствуя, как у меня холодеют виски.
Она точно сошла с ума, если думает, что я буду с ней, если я оставлю Аяю ради неё. Но Вералга словно предугадала мои мысли и слова.
– Она не любит тебя, Ван. Никогда не любила и никогда не полюбит. В её сердце всегда был и будет Арий, ты можешь хоть златом с ног до головы покрыться, а он – дерьмом, и он выиграет. Он всегда выиграет. Всегда… Тебя для неё нет. Она живёт тысячи лет и все эти тысячи любит только его. Ради него способна на всё, даже умереть… Больше – опозориться… Всё потерять, унизиться, стать изгоем… что перед людьми, перед своими, перед предвечными… такое уже было. А для неё… для неё ты… Ты для неё ничто… Ничто, Ван, неужели ты этого не понимаешь? Не видишь? Не чувствуешь? Ты бежишь за ней, как все остальные, как Арий, как Эрбин, как Орсег, или дурак Викол, но она ускользает ото всех вас, ей никто не нужен, никто из вас, все вы для неё… ничто…
– Хватит, Вералга… – выдохнул я бессильно, не думая спорить, просто не имя сил слушать её. – Это нет так…
– Не так? Не так?! – вскинулась Вералга. – Как же не так, ежли она всё время притворно бежит от вас всех, этим завлекая, утягивая за собой как омут, как капкан, как проклятая ловушка. Неужели ты думаешь, что она любила тебя хотя бы миг?!
– Хватит…
– Не любила никогда… она вообще… не способна. Подумай сам, такая красивая, совершенная, разве могло быть такое, что она любит кого-то, сидит у очага и ждёт мужа?
– Она предвечная… Богиня, ей и не положено в пещере у очага сидеть, она несёт чудо, свет красоты людям. Они видят её, и в душах их встаёт солнце… – сказал я.
Вералга выпрямилась, глядя на меня, помолчала некоторое время. Но потом сказала всё же:
– Ну уж… солнце… Пусть и так. Но тебя она бросила. Едва ты… ты даже не ошибся, ты ничего не сделал такого, что надо было этак… чтобы ты… чтобы едва не умер без неё… А она и не дрогнула – оставила тебя…
