Сергея и Толстого мужики решили с собой не брать, мол, очень опасно, то бишь, рыбинспекция не дремлет. Мужикам-то что, они местные, всегда договорятся с инспектором. А городских студентов, если поймают, то – на первый раз – конечно же, не посадят, но непременно отправят соответствующую бумагу в институт: запросто можно вылететь из ВУЗа – прямиком в славную советскую армию…
Ребята остались на озере одни. Тщательно убрались в Избе, заготовили впрок сухих дров. Изба – место особенное: приземистый пятистенок, выстроенный ещё в незапамятные времена из солидных сосновых брёвен, с крышей, сработанной из толстенных, перекрывающих друг друга деревянных плах – никакого тебе рубероида или толи. Над входной дверью был вырезан год постройки – 1906-ой. Внутри располагались просторные двухуровневые нары (человек десять можно было разместить с лёгкостью), печь, сложенная из дикого камня, массивный обеденный стол с разнообразной посудой, пяток самодельных табуретов. Слева от стола к бревенчатой стене была прибита широкая полка, а на полке обнаружился антикварный кожаный скоросшиватель, плотно забитый разномастными бумагами и бумажонками.
Серый, будучи человеком любопытным, открыл скоросшиватель на последнем листе, в смысле, на первом – по мере наполнения документами.
На пожелтевшей от времени гербовой бумаге, украшенной неясными водяными знаками, косым убористым почерком было выведено – тёмно-фиолетовыми блёклыми чернилами:
Былой отваги времена
Уходят тихо прочь.
Мелеет времени река,
И на пустые берега
Пришла хозяйка Ночь.
И никого со мной в Ночи.
Кругом – лишь сизый дым.
И в мире нет уже причин
Остаться молодым…
Поручик Николай Синицын, втрое июля 1920-го года.
– Да, впечатляет! – задумчиво усмехнулся Витька. – Непросто оно, наверное, было. В смысле, после революции…. Серёга, а что написано на самой последней, то есть, на верхней бумажке?
На неровно-обрезанном куске обоев «в цветочек» значилось:
Над моим сердцем – профиль Че Гевары,
Впереди – долгий путь.
Пойте, звените в ночи гитары,
Им не давая уснуть.
Жирные свиньи в гламурных одеждах
Жадно лакают бордо.
А на закуску я им, как и прежде,
Предложу лишь говна ведро.
Пашка Мымрин, десятый класс, двадцать первое мая, 1981-ый год.
– Ага! Это, уже, наши люди! – обрадовался Серый. – Но, судя по всему, революционные идеалы живы до сих пор…. А данный скоросшиватель, наверное, является своеобразным литературным дневником гостей, посетивших Избу. Ладно, учтём! Когда будем уезжать, то тоже чиркнём пару строк. Пока же с лирикой надо заканчивать, пора рыбу ловить…
Рыбу Сергею пришлось ловить одному: Витька по-прежнему был не в ладах с комарами. Сидел всё время в Избе и листал скоросшиватель. А если и выходил на свежий воздух, то сугубо с парой предварительно-наломанных берёзовых веников – отбиваться от гнусных насекомых.
На пятые сутки, когда Серый собирался отплывать за очередной порцией добычи, к лодке подошёл Толстый и, усердно работая вениками, хмуро забубнил, жалко хлюпая распухшим носом:
– Слышь, Серёга, а я, похоже, заболел очень серьёзно. Выбираться нам надо отсюда, причём, в срочном порядке. Типа – к доктору…
– Что, боишься, что от комариных укусов в носу началась гангрена? – Сергей попытался отделаться плоской дежурной шуткой.
– Нет, всё гораздо серьёзней! Я это.…Ну, как сказать…. С тех пор, как сюда приплыли, ещё ни разу, э-э-э, «по большому» не сходил, вот. Такого со мной никогда не случалось. Никогда! Я же с самого детства приучен к режиму: два раза в день – утром и вечером. А тут, такое…. Давай-ка, пока ещё не поздно, сдёргивать отсюда к чёртовой матери! В смысле, к доктору…
