– Это точно был предсмертный крик! Вот падлой буду, если нет! Так просто, ни с того ни с сего, так не завопишь. Так орут только в тот момент, когда прощаются с жизнью. И, кажется, там сейчас для кого-то такой момент наступил.
Егор опять перевёл на него взгляд и немного скривил губы.
– А ты что, слышал когда-нибудь, как орут перед смертью?
– Нет, не слышал. Так же, впрочем, как и ты. – И, указав рукой вперёд, Никита мрачно присовокупил: – Но вот сейчас, кажется, наконец услышал. И очень явственно!
Они снова умолкли и продолжали стоять на месте, словно не решаясь двигаться дальше, туда, где, возможно, их подстерегала неведомая угроза. При этом они чутко прислушивались, не раздадутся ли в окрестной тиши ещё какие-нибудь подозрительные звуки, и внимательно оглядывались вокруг в поисках того, что могло бы пролить хоть малейший свет на то, что произошло незадолго до этого где-то совсем рядом и жутковатый отзвук чего достиг их слуха, заставив их в нерешительности и тревоге остановиться посреди тротуара.
Однако ничего подобного они не увидели и не услышали. Улица, как и прежде, была пуста и безлюдна, без малейших признаков жизни, и приятели, похоже, были единственными живыми существами в округе. Сколько ни вглядывались они во все стороны, и прежде всего в расстилавшийся впереди, залитый яркими огнями перекрёсток, они не заметили ни души, никого, кто мог бы издать недавние крики. Никаких посторонних звуков они также больше не уловили, как ни напрягали слух: вокруг стояла мёртвая, прямо-таки кладбищенская тишина, изредка проезжавшие до этого машины давно уже не показывались, и даже лёгкий мимолётный ветерок, время от времени колебавший тонкие ветви и листву близстоящих деревьев и производивший в них слабый, едва уловимый шелест, вдруг куда-то исчез и не нарушал больше царившего повсюду полнейшего, безграничного покоя.
И трудно было поверить, что под покровом этой умиротворённой, навевавшей сон тишины может скрываться что-то тёмное, зловещее, преступное, то, чего следует опасаться и всеми силами избегать…
Не обнаружив кругом ничего устрашающего и опасного для жизни, Никита шумно выдохнул и вопросительно посмотрел на друга.
– Ну… и что ж нам теперь делать?
Егор пожал плечами и слегка, немного напряжённо, усмехнулся.
– Да ничего особенного. Идти дальше. Постояли, передохнули малость, теперь пора двигать, если мы хотим добраться наконец до дому.
– А как же это? – Никита выразительно мотнул головой вперёд.
Егор пренебрежительно скривился.
– А что, собственно, "это"? Ну, нажрался, скорее всего, какой-то барыга до поросячьего визга и гаркнул что было мочи на всю Ивановскую… или, точнее, Минскую. Вот, по-моему, и всё. А мы уже и уши развесили, и струхнули, и чуть ли не убийство сочинили… вернее, ты, – уточнил он и двинулся было вперёд, энергичным жестом приглашая спутника следовать за ним.
Но Никита удержал его за руку и, тихо кашлянув, смущённым, почти просительным тоном вымолвил:
– Погоди, не спеши… Слушай, может, мы лучше это… на другую сторону улицы перейдём… Так, на всякий случай.
Егор обратил взгляд в указанном направлении и после короткого раздумья кивнул.
– Ну что ж, давай перейдём, если тебе так хочется, – сказал он с равнодушно-снисходительным выражением, делая вид, что ему совершенно всё равно, какой дорогой идти дальше, и, соглашаясь перебраться на противоположный тротуар, он лишь идёт навстречу пожеланию своего осторожного – если не сказать робкого – друга.
