Черт, я вслух сказала?!
И вообще… вообще, пусть невесте своей высказывает!
— Маша, ты два года жила самостоятельно, но так и не повзрослела.
— Может, хватит меня возрастом попрекать? — не выдержала я. — Мне двадцать, а не пять!
— Так веди себя как взрослая, раз требуешь такого отношения. Ты не в курсе, что может случиться с девчонкой в незнакомом городе ночью? А, Маша? Рассказать тебе?
— Я знаю, — глухо ответила я.
Я правда знаю, что может случиться с девушкой. И не только в незнакомом городе. Даже не ночью — средь бела дня может случиться, совсем рядом с домом. К сожалению, я знаю это очень хорошо.
Вдруг стало стыдно. Хотя, нет. Не вдруг. Стало просто невыносимо стыдно.
Я ведь не планировала вот так срываться, хотела сначала к Антону. Переодеться, предупредить его, на пару часов к ребятам съездить, и домой. Но разозлилась — на себя, на него. И вот.
— Прости, пожалуйста, — искренне попросила я, и рискнула — протянула свою руку, и накрыла мужскую ладонь своей. — Ты из-за меня не спал? Искал?
— Это — десятое дело, Маш. Плевать на сон.
— Знаю. Ты папе обещал, что позаботишься обо мне, — вздохнула я.
— Да, обещал.
Черт, черт, черт!
Папе он обещал!
Невеста есть. И я… малолетка. Для него — малолетка.
Я не влюблена… наверное. Наверное, не влюблена, но пора признать, что нравится мне Антон просто дико. Вот сижу рядом с ним, и колени подрагивают, пальцы поджимаются. И это не от болезни.
У меня семейное это? Папа, будучи женатым, встречался с несвободной женщиной. Мама тоже. Кругом одни любовники.
Я даже думать про Антона не должна!
А я… я вместо этого тихо спросила:
— Ты только из-за обещания папе так на меня разозлился?
Антон молчал минуты две. Я уже думала, что не ответит, и пожалела о своем вопросе. Откинула голову на сидение, и начала уплывать в сон.
— Не только, Маша. К сожалению, не только из-за обещания твоему отцу, — услышала я.
Или мне примерещилось.
4. ГЛАВА 4
Сквозь сон я почувствовала, как на лоб опустилась прохладная, чуть шершавая ладонь.
Как раньше. Я редко болела, но когда болела — это был ужас на три дня в бреду. И по вечерам папа приходил ко мне, и также проверял лоб.
Нажим на лбу ослаб, я почувствовала, что останусь без этой восхитительной прохлады, и обиженно застонала. Подалась вперед, чтобы продлить прикосновение.
Приятное.
Только запах не как у папы.
Папа пахнет хвоей и летом — знакомый с детства, родной запах.
Этот запах иной. Нотки дыма, лосьон после бритья, и горький парфюм. Горький, но вкусный — такой, что я сглотнула слюну, которой стало слишком много.
— Приехали, Маш, — меня потормошили за плечо.
Я не сплю… вроде. Я даже могу думать, но моментами проваливаюсь в темноту. Понимаю, что мы сидим в машине, что рядом Антон, и надо выйти, но… не могу.
Секундная прохлада, хлопок двери, еще один, его руки на моих плечах, и становится легче дышать — ремень безопасности больше не стягивает.
Я могу дышать, и могу вдыхать этот горький мужской запах, действующий на меня завораживающе.
И странно.
Я как токсикоманка. Встала, покачнулась, но на ногах удержалась. Все, лишь бы и дальше вдыхать, вдыхать, вдыхать…
Антон придержал меня за плечи, и выругался.
— Выпороть бы тебя. Только выздоровела, и понесло, — он обхватил меня за талию, и я с сожалением сделала шаг назад.
— Сама дойду.
Я и правда дошла до детской площадки напротив входа в подъезд, и остановилась — все, сил снова нет. В двух шагах от меня, рядом с песочницей, лавочка, чуть присыпанная снегом.
