-
Борис Исакович, больница, которую вы возглавляете, носит статус госпиталя. Я
всегда считала, что госпиталь – это медучреждение для оказания помощи военным.
-
Это не совсем так, - покровительственно усмехнулся Левитес. - В отличие от
больницы, госпиталь может быть ориентирован на конкретную категорию пациентов.
Например, детский, онкологический или психиатрический госпиталь. Как вы знаете,
раньше здесь действовала шахта, и вся инфраструктура была ориентирована на
обслуживание шахтёров. А на таком опасном предприятии нередко случаются аварии
и какие-то непредвиденные ситуации, сопровождающиеся серьёзными травмами.
Изначально наш госпиталь строился с расчётом на то, что здесь будет оказываться
помощь при самых тяжёлых повреждениях, включая ампутации, взрывные травмы,
кататравмы, возникающие при падении с высоты, кожно-гнойные поражения. И
конечно при профессиональных заболеваниях горняков – антракозе, антракосиликозе,
болезнях опорно-двигательного аппарата. У шахтеров очень страдают лёгкие,
глаза, кожа, суставы. Под землёй повсюду кварцсодержащая пыль, которой
приходится дышать, особенно при проходческих работах. А ещё там элементарно холодно
и сыро. Заболеваниям способствует постоянное промокание одежды и обуви. Шахтёрский
труд невероятно тяжёл и сравним с подвигом военных на поле боя, пожарных в их
борьбе с огнём, с трудом металлургов. Наша задача была – помочь быстро и
качественно, без необходимости везти человека куда-то в другой город. Здесь
шахтёры получали абсолютно всю помощь, в которой нуждались. Сейчас такую же
квалифицированную медицинскую помощь мы оказываем жителям города и близлежащих
населённых пунктов – посёлков, сёл.
Слушая,
я рассматривала картину на стене в кабинете Левитеса, на которой на фоне
дымчато-серых облаков были изображены терриконы – символ шахтёрского края. Кстати, когда приехала сюда,
эти рукотворные горы я сначала приняла за природные возвышенности. Потом уже
кто-то из медиков во время сбора информации о госпитале обмолвился, что эти
степные исполины, окружающие город наряду с лесом, между прочим, несут
техногенную опасность. Учитывая масштабы деятельности местной шахты, таких
отвалов тут был целый каскад. Зрелище не только захватывающее, но и устрашающее.
Кажется, словно перед тобой спящие вулканы, которые вот-вот пробудятся. И в
этом есть доля истины, потому что терриконы могут гореть, тлеть, а иногда даже
взрываться. Дело в том, что горная масса содержит в большом количестве серу,
тяжёлые металлы, и другие вредные примеси. В случае возгорания они выбрасывают
в атмосферу большие концентрации угарного газа, сероводорода, мышьяка,
различных токсичных веществ. А во время дождей всё это попадает в подземные
воды. Благо сейчас можно покупать чистую бутилированную воду, что я и делала. В
общем, много вреда от всего этого и жить тут явно не безопасно для здоровья.
Для меня это, конечно, являлось стимулом поскорее завершить все дела. Но
желание узнать, что за останки нашли в печи, перебарывало. Кроме того, я ещё не
закончила работу над интервью со Шкарлатом, и мне нужно принести ему материал
на вычитку. Мысль об этом грела и радовала.
Вспомнив
об Александре, я подумала, что он ведь упоминал, будто его отец был шахтёром.
Выходит, тоже работал в таких нечеловеческих условиях? Интересно, живы ли его
родители и где они сейчас?
