Дверь была филенчатая, старая, но не из тех старых московских дверей, устремленных вверх, к столетним паутинам. Обычная дверь хрущевки начала семидесятых годов. По прошествии трех десятков лет я бы подумал, стоя перед этой охряной дверью: «Подарить им, что ли»
Настороженная, выскочила моя бывшая жена.
– Значит, так, – торопливо зашептала она. – Нинка, нахалка, успела настучать – он про тебя знает. Ну, мало ли что было. Все равно ты – не ты, понял? Тебя зовут Саша, понял? Мы знакомы, но так, по работе. Ты с девкой? Это хорошо. Кстати, где подцепил-то?
– Да Юркина это…
– Я тебе не девка!
– Ладно, ладно, давайте быстрей, сейчас вся орава вывалит.
При этом обе дамы успевают рассмотреть друг друга полностью. Конечно, моя космическая жена – уже столичная штучка со стажем, Галка рядом с ней выглядит соискателем на конкурсе юных портняжек. Но и красивы же обе!
Веселье в доме шло горой. За столом известный генерал-лейтенант, не менее известный – в штатском, еще один чуть менее известный… Е-мое! Убрать бутылки со стола – ни дать ни взять пресс-конференция с героями-космонавтами!
– Радик! – протянул руку коренастый полковник.
– Саша! – опередила меня жена, и я понял, что передо мной ее новый герой. – Александр то есть.
– «То есть» – это моя фамилия, – сгрубил я.
Главной фигурой собрания оказался некто Иван Павлович Вихуньков – личность на редкость малорослая, неприметная, пожухлая, с огромными линзами в учительской оправе и вытертой плешью. Все женщины без исключения звали его Ванечкой. А женщин, кроме названных, было еще две. Одна, судя по всему, подруга Ванечки, восходящая оперная звезда, разумеется, солистка Большого театра. Она и сама была большая. Правда большая – и все тут! И звали ее Ольгой. Вот все такое большое и круглое. А другая… Тут я просто готов был надорваться от смеха: другая была нашей популярной ведущей с телевидения. Местного, само собой, барнаульского! И само собой, она была красавица!
Все находились уже в хорошем подпитии, потому на реверансы время тратить не стали.
– Барнаул? – выплюнул генерал и стал водить пальцем по краю стакана, покуда тот не завизжал противно. – И вот они все как есть трое из Барнаула? Разыгрываете?
Генерала убедили, мол, так оно и есть на самом деле. Он узнал, что я тоже из Барнаула, и добился от меня утверждения, будто в Барнауле почти все такие – красавицы на подбор:
– Нет, не почти – все!
К тому времени я уже приканчивал второй стакан коньяка. И ведь знал же: с военными людьми не пошутишь.
– У нас свободный борт найдется? – Генерал повернулся к человеку в штатском и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Завтра летим в Барнаул. – Он повторил название нашего города на разные лады и заметил: – Здесь что-то есть от Луны… А где у вас там… Ну, где они все собираются?
– Девочки? А выйдешь на Ленинский – лопатой греби!
– Обеспечишь?
– Запросто! – меня несло на волнах коньяка и злости моей бывшей.
Генерал приложил широкую ладонь к столу, точно печать поставил:
– Все, завтра садимся на Ленинском.
Я представил, как какой-нибудь Су, или Ил, или Ан, срубая мои любимые тополя, приземляется на аллее посреди проспекта. Вот доигрался! Дожить бы до завтра и утром не умереть со страха!
Ладонь будущей примы на лысине Ивана Павловича, а он стоит на коленях перед телеведущей из глухой провинции и обещает ей бросить под ноги от трапа самолета ковровую дорожку, сплошь усыпанную бриллиантами. «Интересно, до какого места дотянется дорожка?» – вертелся у меня в голове дурацкий вопрос.
