Вероятно, дошедшие до отчаяния люди, решили что лучше быстрая смерть под шрапнелью и пулеметами, нежели медленное замерзание в степи.
– Сделайте же что-нибудь! – крикнул в отчаянии Корнилов. – Нельзя гурьбой, цепью!
– Цепью! – подхватил Неженцев.
– Разберись цепью на три сажени, цепью! – крикнул и Марков, поскакал к неуправляемым добровольцам.
Наконец, слова командиров дошли до замерзших бойцов, они стали вытягиваться длинной линией. Однако винтовки наизготовку почти никто не брал. Так и двигались как на прогулке.
– Орудия, орудия на холм выкатывайте! – приказал Корнилов.
Пока разбирались где пушки, пока втащили на нужно место две из них, в небе появились несколько белых шрапнельных разрывов. Они вспыхивали в стороне от поля, по которому шли добровольцы. Видно, большевики заметили наступающих. Однако подобная молчаливая атака стала для них неожиданностью, они растерялись. «Сейчас возьмут себя в руки и станут бить уже прицельно», – Романовский незаметно перекрестился.
С левой стороны станицы застрочил пулемет. Но добровольцы не отвечали, лишь некоторые взяли винтовки на изготовку для штыковой. Когда до окраины Ново-Дмитриевской оставалось совсем немного, некоторые бойцы побежали вперед с криками, которые невозможно было разобрать. Этот крик слился в один гул.
– Отставить орудия! Марков, где Марков?! – кричал Корнилов.
Но генерал Марков уже взял инициативу в свои руки. С тремя кавалерийскими отрядами Корниловского полка он вброд перешел реку, помчался по левому берегу, выскочил на дорогу и с нее ворвался в станицу.
Здесь укрепления красных оказались довольно жидкими – две батареи и человек сорок казаков. После нескольких выстрелов по алексеевцам, подняли руки. Пулеметы же с левой стороны станицы не смолкали. Изредка била артиллерия. По раскатистому, шелестящему звуку – шрапнелью.
Стемнело уже совсем, пошел снег с дождем и отыскать, откуда точно стреляют было трудно. Каждый выстрел- гибель бойцов Добровольческой армии.
И вдруг несколько тяжелых взрывов. Пулеметы стихли. Смолкли и пушки неприятеля.
В центре станицы началась каша – кто, где и чей разобрать было невозможно. Марковцы рубили всех без разбору, кто попадался под руку. Добровольцы, врывались в дома, выволакивали всех, кто там был на улицу. Стреляли, рубили, таскали за волосы, били головами об стены.
Прискакал с адъютантом Хаджиевым Корнилов.
– Прекратить! Немедленно прекратить вакханалию! Мы не бандиты, а освободители!
Адъютант несколько раз выстрелил из револьвера в воздух. Но это сразу не остановило бойцов, они находились в нервном перенапряжении. «Столько товарищей покосили эти „жидо-большевики“. Никому пощады не будет».
Приволокли упирающегося атамана станицы Филимонова.
«На кого руку поднял, собака!», – пинали его солдаты. Но Корнилов спас атамана от расправы, сказал, что разбираться будет утром, а сейчас все по хатам, греться.
Тем не менее стрельба в станице не смолкала до утра. Только часам к шести в Ново-Дмитриевскую вошел последний обоз Добровольческой армии.
Корнилов, Алексеев и Деникин, несмотря на смертельную усталость всю ночь не спали. Полковник Неженцев им рассказал, что артиллерию и пулеметные расчеты красных забросали гранатами студенты и юнкера.
– Герои, – вздохнул он. – Тот юнкер… как его… Лесин, первым бросился на большевиков. Подорвал себя вместе с ними.
– Остальные-то живы? – спросил Корнилов.
