И видит Антон Львович: стены и пол, потолок и воздух, время – и всё в. простынях белых.
Но сорвались простыни листьями белесыми. Улетели. Раскрыли синеву
океана небесного.
Купается в лазурной глади волн златолицее око. Глянет светом золотым. на кружащую зелень лугов в хороводах садов подвенечных.. Плывет среди садов Антон Львович в роднике серебристом рыбкой
золотистою.
Кружат по струнам бабочки – невесты венценосные. Поют радужно песни поючие, сЕрдца ручьем звенящие, любви рекой бегущие, водопадом гремящие.
И слышит Антон Львович
Улянэчко, Улянэчко,
Прылынь, прылынь до Ванечка.
Прыплынь до мЕне, ты рыбонька мОя.
Як скрыпка грае в зэлэном гаю
То мое сэрцэ з тобой спивае.
Як витра дуды з тобой танцують.
То мои губы тебе целують.
Ванечка дуды —
Ванечка губы.
Вода – Уляна.
– Напейсь.
Напейся.
Антон Львович проснулся.
* * *
С закатом солнца, после изнурительной работы, выпив бутылку сахарной водки, он шел к ней.
В это время она ждала его, и была свободна. Когда он входил в неё, под ритм его тела, поначалу тихо, но затем всё громче, она начинала петь: «У моего дружка огромный член. Он приходит ко мне каждую ночь. И когда он берет меня, я пою – У моего дружка огромный член. Он приходит ко мне каждую ночь. И когда он берет меня, я пою».
Каждый раз он желал услышать её крики. Каждый раз, начальный невнятный напев он принимал за стон её. И каждый раз, даже когда он стонал, заходясь в судорогах, она так же громко и ритмично пела: «У моего дружка огромный член. Он приходит ко мне каждую ночь. И когда он берет меня, я пою -…».
Он пил уже третью бутылку. – Эй, ты чего не идешь? – спросил чей-то голос. – Вчера ночью ей кто-то перерезал горло, – ответил другой.
Он продолжал сидеть. И тут нога его начала бить ритм. Всё сильнее и громче. И из горла вырвалось надрывно-хрипящее: «У моего дружка огромный член. Он приходит ко мне каждую ночь. И когда он берет меня…». Вдруг он взмахнул рукой и повалился на пол. Из вспоротой шеи, на землю лилась. черная. кровь.. В застывшей ночной тишине было слышно, как в переулке пьяная проститутка орала, срываясь на хохот: «…и когда он берет меня… ха-ха-ха… огромный член… ха-ха-ха… я пою… ха-ха-ха… ха-ха-ха.
* * *
Капор Ночи.
Взгляд из-за ресниц
Луна.
Коты воют на Луну.
Ласкание Тумана.
Поцелуи звёзд.
Светят зрачками окна.
Бликуют зрачками лужи.
Моросит по щекам прохладой поцелуев Дождь.
Путешественник по щекам.
Вспенилось пиво.
Глоток.
Свет лампы светит глаза.
Зрачок пробит сияньем Луны.
Черных три кота на черном асфальте
в блесках Ночи.
.
– Ты что-то сказал?
– Нет. Тебе послышалось.
Это салюты бьют фейерверком слов
в молчание ночи
– О чем ты молчишь?
– Я молчу о дальних странах.
Одинокий парус стремится меж них
в необъятном просторе Мирового Океана Ночи.
…Я что-то хотел тебе сказать…
Ты знаешь…
Это было…
Это есть…
Возможно, – это будет.
Бликует пена под Луной паруса.
Уж не ищет ли он чего-то.
Или кого-то.
Или, возможно, он заснул в таверне,
в гавани,
где крики рождают молчание.
Или, это Молчание родило Ночи Луну,
И бегущий по блескам зрачков парус.
Кот закрыл глаз.
Исчезла Луна.
Исчез Парусник.
И гавань.
И таверна.
Там облиплые пивные груди блондинок сосутся с черными губами
Странников Ночи
Их въедливые дупла зубов всасывают молочный сок девственниц бара.
– Тебе еще?
– Да. Налей половину.
Не Луна. А Серп – режет мне членную усталость.
– Ты хочешь меня?
– И – да.
И – нет.
Я опостылел сам себе.
Кто для меня те танцовщицы пропитых гаремов,
