– Да зачем же мы будем по улице слоняться? – спросила она.
– А почему бы и нет? – ответил Пересвет.
– А потому что у меня, между прочим, и медок имеется. Хороший, крепкий. Прошу вас, Пересвет Лютич, не откажите в милости пригубить со мной чутка. А то мне, ишь, человек дочку спас от лиходея, а я его молоком пою. Как козленка какого-то.
– А я не пью, – соврал Пересвет.
– Ну тогда сальца откушайте. Уж нет человека, который бы от свининки отказался.
– Вера не велит, – соврал Пересвет еще раз.
– А велит ли вам вера принять ту благодарность, которую может выказать неженатому мужчине незамужняя женщина? – хозяюшка опустила глаза. – Я ж теперь, выходит, незамужняя. Чай, не за сумасшедшего замуж выходила.
Вот тут ты, конечно, угадала, – подумал Пересвет и почувствовал, как кровушка отлила от головы и устремилась вниз. Однако вслух он произнес:
– Скопец, – тяжелый вздох. – В детстве неудачно через забор перелез.
Хозяюшка неприятно ухмыльнулась.
– А может быть тогда, Пересвет Лютич, – сказала она, – мне вытащить из угла нож и распороть вам глотку? А то уж больно вы затянули с разговорами.
За плечами хозяюшки задрожал воздух.
Ее опрятная белая рубаха и красная юбка принялись чернеть, как чернеет береста над пламенем свечи. Сцепившись друг с другом, наряды обычной сельской девки прямо на глазах садились в размере и становились тесным платьем. Облегающим и черным, как вороново крыло.
Тело хозяюшки преобразилось до неузнаваемости. Она стала выше и фигуристей. Платье приоткрыло налившуюся грудь и одну ногу аж до самой талии.
Лицо тоже менялось. Нежная пухлость хозяюшки уступила место другим чертам. Хищный, более узкий разрез глаз. Хищные, более тонкие губы, а за ними хищные белые зубки. Подбородок стал настолько длинным и острым, что им впору было дырявить сыромятную кожу. Расплелась и почернела русая коса.
Не дожидаясь обморока, одноухий закинул в рот рубин.
– Заходи, Пересвет Лютич, переговорим, – сказала ведьма и двинулась вглубь избы.
***
Наблюдая за дракой через окно, дюже хотелось собрать сельских музыкантов. Попросить их сыграть что-нибудь бодрое и веселое под стать зрелищу.
Вот пробежала ведьма, а за ней Пересвет Лютич с топором. А вот уже Пересвет Лютич бежит в обратную сторону, но топор теперь у ведьмы. А вот топор пролетел сам по себе, а за ним Пересвет Лютич, оседлавши ведьму верхом.
Самоцвет под языком справлялся на отлично, но иногда страх все-таки прошибал волшебную преграду. Тогда ратник залезал на печь. Там он тихонечко хныкал и швырялся в ведьму матрешками.
В ответ ведьма колдовством нагоняла жар в печи. Пересвет шпарился, спрыгивал с нее, и бой продолжался врукопашную.
Прыгая по избе и уклоняясь от черных шипов, которые то и дело выстреливали из ногтей ведьмы, Пересвет отметил одну странность. Как только пыл битвы слегка приутихал, нечистая пыталась откинуть крышку погреба. В эти моменты ратник набирался храбрости и отгонял ее прочь.
Мало ли что там может оказаться, – думалось ему. – Или кто.
Прошло полчаса.
Держась за правый бок, Пересвет Лютич привалился потным лбом к печке. В дальнем от него углу избы, на единственной уцелевшей лавке, сидела ведьма. Претящий всему оккультному румянец полыхал на ее щеках.
Ведьма то сдувала со лба прядку волос, то большими пальцами поправляла плечики платья, то обмахивала шею ладонями. Так зачастую ведут себя деревенские бабы, когда передыхают от стирки.
