– Врешь! – испуганно воскликнул Петя.
– Раз я тебе говорю – значит знаю. Теперь слухай здесь опять. Пока он сидит тама еще не открытый, ему на воле подстраивают убежать. Комитет подстраивает. Сегодня как раз в десять с половиной ровным счетом он будет бежать с тюрьмы прямо на Большой Фонтан, а оттеда на нашей шаланде под парусом обратно в Румынию. Теперь чуешь, куда мы идем? На Большой Фонтан. Шаланду переправляем. А часы мне Терентий из комитета принес, чтобы не было опоздания.
Гаврик снова достал часы и начал на них старательно смотреть:
– Без чуточки десять. Успеем в самый раз.
– Как же он убежит? – прошептал Петя. – Его же там сторожат тюремщики и часовые?
– Не важно. У него как раз в десять и с половиной прогулка. Выводят погулять на тюремный двор. Ему только надо перебежать через огороды, а на малофонтанской дороге его уже Терентий дожидается с извозчиком. И – ходу прямо к шаланде. Чуешь?
– Чую. А как же он перелезет через тюремную стену? Она же высокая. Во какая! До второго этажа. Пока он будет лезть, они его застрелят из винтовки.
Гаврик сморщился, как от оскомины:
– Та не! Ты слухай здесь. Зачем ему лезть через стенку? Стенку Терентий подорвет.
– Как это – подорвет?
– Чудак! Говорю – подорвет. Сделает в ней пролом. Ночью под нее один человек с комитета – товарищ Синичкин – подложил танамид, а сегодня в десять и с половиной утра, аккурат как начнется у нашего матроса прогулка, Терентий с той стороны подпалит фитиль и – ходу к извозчику. И будет ждать. Танамид ка-ак бабахнет…
Петя строго посмотрел на Гаврика:
– Что бабахнет?
– Танамид.
– Как?
– Танамид, – не совсем уверенно повторил Гаврик, – который взрывает. А что?
– Не танамид, а динамит! – наставительно сказал Петя.
– Нехай динамит. Не важно, лишь бы стенку проломало.
Петя сейчас только вдруг понял как следует значение Гавриковых слов. Он почувствовал, что его спина покрывается «гусиной кожей».
Темными большими глазами он посмотрел на друга:
– Дай честное благородное слово, что правда.
– Честное благородное.
– Перекрестись.
– Святой истинный крест на церкву.
Гаврик истово и быстро перекрестился на монастырские купола Большого Фонтана. Но Петя верил ему и без этого. Креститься заставил больше для порядка. Петя всей своей душой чувствовал, что это правда.
Гаврик опустил парус. Шаланда стукнулась о маленькие лодочные мостки. Берег был пуст и дик.
– У тебя платочка нема? – спросил Гаврик Петю.
– Есть.
– Покажь!
Петя достал из кармана носовой платок, при виде которого тетя, наверное, упала бы в обморок.
Но Гаврик остался вполне доволен. Он серьезно и важно кивнул головой:
– Годится. Сховай.
Затем он посмотрел на часы. Было «десять и еще самые трошки».
– Я останусь в шаланде, – сказал Гаврик, – а ты и Мотька бежите наверх и стойте в переулочке. Будете их встречать. Как только они подъедут, замахайте платочком, чтоб я подымал парус. Соображаешь, Петька?
– Соображаю… А если их часовой подстрелит?
– Промахнется, – с уверенностью сказал Гаврик и сурово усмехнулся. – Часовой как раз с Дофиновки, знакомый. Бежи, Петька. Как только их заметишь, так сразу начинай махать. Сможешь?
– Спрашиваешь!
Петя и Мотя вылезли из шаланды и побежали наверх.
Здесь, как и на всем побережье от Люстдорфа до Ланжерона, детям была знакома каждая дорожка. Продираясь сквозь цветущие кусты одичавшей сирени, мальчик и девочка взобрались на высокий обрыв и остановились в переулочке между двумя дачами.
