О, как много их было!..
Дутые студенческие десятки с накладными орлами. Золотые офицерские пятки с чеканными орлами. Коричневые – коммерческого училища, с жезлом Меркурия, перевитым змеями, и с плутовской крылатой шапочкой. Светлые мореходные со скрещенными якорями. Почтово-телеграфные с позеленевшими молниями и рожками. Артиллерийские с пушками. Судейские со столбиками законов. Медные ливрейные величиной с полтинник, украшенные геральдическими львами. Толстые тройки чиновничьих вицмундиров. Тончайшие писарские «лимонки» с острыми, режущими краями, издающие при игре комариный звон. Толстые одинарки гимназических шинелей с серебряными чашечками, докрасна вытертыми посредине.
Сказочные сокровища, вся геральдика Российской империи, на один счастливый миг были сосредоточены в Петиных руках.
Ладони мальчика еще продолжали ощущать многообразные формы ушек и их солидный свинцовый вес. Между тем он был уже совершенно разорен, опустошен, пущен по ветру. Вот тебе и волшебный неразменный пятак!
Мальчик думал об ушках, и только об ушках. Они стояли все время перед его глазами видением приснившегося богатства. Он рассеянно смотрел за обедом в тарелку супа, в масляных капсюлях которого отражались по крайней мере триста крошечных абажуров столовой лампы, он видел триста сверкающих ушек с золотыми орлами.
Он с отвращением рассматривал пуговицы отцовского сюртука, обшитые сукном и не представляющие ни малейшей ценности.
Вообще он только сегодня заметил, что, в сущности, живет в нищей семье, где во всем доме нет ни одной приличной пуговицы.
Тетя сразу обратила внимание на странное состояние мальчика.
– Что с тобой сегодня такое? – спросила она, проницательно вглядываясь в необычно возбужденное лицо Пети. – Может быть, тебя мальчики на дворе побили?
Петя сердито мотнул головой.
– Или, может быть, опять двоек нахватался? Так ты лучше прямо скажи, чем сидеть и мучиться.
– Да нет же! Ну что вы ко мне все пристали, я не понимаю!
– А ты, часом, не болен?
– Ой, боже мой!..
Петя даже захныкал от этих расспросов.
– Ну, как знаешь. Не хочешь говорить – не надо. Страдай!
И Петя действительно страдал, ломая голову, где бы раздобыть денег, необходимых на завтрашнюю игру. Он даже неважно спал, терзаемый желанием поскорее отыграться. Утром он решился на тонкую хитрость. Он долго и нежно терся возле отца, просовывая голову под его локоть, целовал красную пористую шею, пахнущую свежестью умывания. Отец гладил колючую головку маленького гимназиста и прижимал ее к сюртуку с отвратительными пуговицами.
– Ну что, Петюша, ну что, маленький?
Мальчик только и дожидался этого вопроса, этого нежного дрожания в отцовском голосе, показывающего, что отец теперь ни в чем не откажет, чего ни попроси.
– Папа! – сказал мальчик, выкручиваясь возле отца и с деланой застенчивостью поправляя пояс. – Папа, дай мне пять копеек.
– Для чего? – спросил отец, никогда, даже в самые нежные минуты, не отказывавшийся от строгих принципов воспитания.
