Тихо и неторопливо он начал рассказывать ей о своем детстве, проведенном в Неаполе. Его рассказ был печален и безжалостен: воровство, уличные банды, исправительные учреждения, слезы матери, побои отца… Грациелла даже вообразить не могла такое.
– Потом… потом я познакомился с Этторе Каллеа, а через него попал в окружение Джозефа Кароллы. Сначала я мыл машины, потом мне доверили мелкий ремонт, и наконец я дослужился до шофера. Тогда я впервые принес в дом хорошие деньги, в которых моя семья очень нуждалась, но отец швырнул их мне в лицо. Он даже попытался сдать меня полиции, но люди Кароллы выкупили меня. Я ушел из дома. Мне было всего шестнадцать, и стать личным шофером Кароллы мне еще только предстояло…
Он сделал паузу, пристально посмотрел на жену и взял пачку сигарет.
– Один из друзей Кароллы, американец по прозвищу Счастливчик Лучано, начал наводить справки о моей семье. Когда я сказал ему, что ушел из дома, он предложил мне войти в его семью, обещал позаботиться обо мне. Он назвал ее – как сейчас помню – «самой уважаемой частью общества». Тогда я дал клятву, принял «кодекс молчания». Это не простая штука; она объединяет множество людей, делает из мальчишек взрослых мужчин, учит подчиняться суровым законам. Я поклялся никогда не сотрудничать с правоохранительными органами и стал принимать участие в сборе денег, шоферил. Мне доверяли, и вскоре Каролла сделал меня своим личным шофером и телохранителем. Он был мне дорог, как родной отец, и я честно работал на него и семью. Каролла подарил мне эту виллу и апельсиновую рощу в награду за верную службу. Вот и все.
Грациелла смотрела на его склоненную голову. Она протянула руку, коснулась его и заставила взглянуть себе в глаза.
– Понятно. А теперь ты работаешь на него здесь, пока он в Америке? Ты когда-нибудь убивал людей по его приказу? Он вынуждал тебя убивать?
– Нет. – Роберто сжал ее голову обеими руками. – Я клянусь тебе, Каролла никогда не стал бы просить меня об этом. Он прекрасный человек, я готов жизнь отдать за него.
Грациелла с облегчением вздохнула и уткнулась ему в грудь лицом.
– Если я когда-нибудь подниму на тебя руку, то сам себе ее отрежу, – произнес он.
Она тихо рассмеялась, прошептав, что, возможно, и выведет его из себя еще раз, но перед этим обязательно напомнит ему об этом обещании.
Поздно ночью она лежала без сна рядом с ним и думала о том, как далека она сейчас от своей собственной семьи. Если бы только ее покойный отец знал, что она вышла замуж за того человека, от которого он старался отдалить ее! Более того, она с самого начала догадывалась, что ее будущий муж принадлежит к этой ужасной Организации. Она испытывала своеобразный восторг от своей косвенной причастности к этому темному миру, как будто ей тоже довелось разрезать палец и смешать свою кровь с кровью других людей, связанных клятвой. Она прижалась к нему, и Роберто во сне обнял ее и привлек к себе. Грациелла понимала, что сохранит его тайну, пронесет ее через всю жизнь, которая с этих пор коренным образом изменится.
Нищета достигла в Палермо угрожающих размеров, война стояла на пороге. Из радиоприемников и громкоговорителей, установленных повсюду на улицах, раздавался голос Муссолини. Катастрофа надвигалась медленно и словно исподволь, казалось, в обществе бурлят какие-то подводные течения: на стенах начали появляться нацистские лозунги, которые раздражали, как готовый прорваться гнойник. Страшное слово «жиды» стало проклятием для многих.
