– Ясно, что он, а не другой! – утвердились в своём решении.
Сообщили в волость. Прибыли в деревню важные люди, осмотрели место происшествия, изучили пимы, описали бумаги, пересчитали деньги, что нашли в мешке, зарытом в санях, по ним поняли, кто был тот человек, волками задранный, и откуда он. Пока суд да дело, неделя прошла, в течение которой трудно пришлось Василию Ивановичу. Накинулась на него вся деревня и сдатчики молока из близлежащих деревень тоже. Вырученных за продажу масла денег должно быть две тысячи рублей, но ни денег, ни Рыбкина. Но главная беда была в том, что Зверев Семён Филимонович, настроив брата Василия на молочное производство, отказался давать деньги на развитие его, всё кончилось ста рублями, что дал ему в тот злополучный день, когда Пташкин обратился к нему с просьбой о помощи. А дело уже шло и Василию Ивановичу пришлось брать кредит под свой дом и землю, купить на эти деньги оборудование и нанять мастера. Рыбкин же вложил всего пятьдесят рублей, которые уже через месяц вытребовал обратно. По сути, компаньоном Пташкину он не был, и в бумагах таковым не числился, но Василий Иванович, помня о его помощи в тяжёлые времена, отчислял ему десять процентов от прибыли, что в прошедший год составило внушительную сумму, около трёх тысяч рублей. И вот сейчас Василий Иванович, с трудом сдерживая злобный настрой мужиков, – оскорбления, издевательства и чуть ли не побои, решился на отчаянный шаг, сжечь «молоканку» и себя в её цехах.
Пошёл на завод, вошёл на её территорию, собрался, было, войти в контору, посмотреть напоследок бумаги и зачем—то привести их в порядок, как кто—то незнакомый окликнул его.
– Любезный, подскажите, где можно найти Пташкина Василия Ивановича, хозяина этого завода?
– Я и есть Пташкин, – обернувшись в сторону голоса и увидев чиновных людей, а вместе с ними и пристава, ответил Василий Иванович.
– Вот вас нам и надо. Проведите нас в контору, там всё и обговорим.
Обговорили, прежде расспросив о Рыбкине Иване Васильевиче, – кто он ему и как оказался в поле во время метели.
Всё, рассказал Василий Иванович. Как строил завод, как брат обманул, посулив деньги и помощь, а потом отказался от всего, как кредит брал, как на свои средства поднимал завод, как давал высокий процент от прибыли Рыбкину, который не имел права на неё.
– Не знаю, что и делать теперь, – склонив голову, сказал в заключение. Куда запропастился Иван Васильевич, понятия не имею. Не беда ли, какая приключилась с ним? Не знаете, уважаемые люди, что с ним?
– А не его ли это пимы? – развязав мешок и выставив из него на стол валенки, спросил пристав Василия Ивановича.
– Его самые, – ответил Пташкин, сильно удивившись, как они оказались в мешке, а не на ногах Рыбкина. – Вместе покупали у одного пимоката местного – Василия Васильевича Васильева.
Узнал о страшной смерти Рыбкина Василий Иванович, горестно голову свесил.
Показали валенки пимокату, тот признал их. Сказал:
– Я катал, тут и метка есть, – нитка красная. На каждую пару ставлю её… вовнутрь.
Всё, что нужно выяснили люди из волости. Все бумаги и деньги отдали Василию Ивановичу, и даже пимы.
– Все ваши деньги в целости и сохранности. Всё до копеечки подсчитано, в протокол занесено. Распишитесь в получении двух тысяч трёхсот двадцати восьми рублей пятидесяти трёх копеек, – сказал пристав Пташкину, что Василий Иванович незамедлительно сделал.
