Вернулся Булатов с двумя разовыми стаканчиками чая и обильно обсыпанными ванильной пудрой крендельками.
– Кофе нет там, – доложил он досадливо.
– Чай – тоже отлично, – утешила она своего кавалера поневоле и ещё раз окинула его взглядом. Начиная с громоздких, благородно поблёскивавших коньков с выпуклым номером «27» на щиколотках ботинок и кончая синей, тонкой фабричной вязки шапочкой, на которой красовалась маленькая белая эмблемка с мордочкой волка, – всё на нём говорило о его принадлежности к популярнейшему хоккейному клубу. Уж в чём в чём, а в этом (то есть во всём, что касалось этого клуба) с некоторых пор она стала разбираться досконально. И потом… Это красивое, тонко очерченное лицо… Она наложила его в воображении на то, которое привлекло её в прошлом хоккейном сезоне на площадке Ледового дворца, и оно совпало один к одному.
– Классный чай! – пригубив стаканчик, похвалила она буфетные помои.
– Главное, горячий, – согласился он. – С мороза хорошо.
Очкарик напротив них не спускал с её сотрапезника глаз.
– Равиль… – задумчиво произнесла Лили.
– Что? – с готовностью откликнулся Булатов.
– Равиль, Равиль… – будто взвешивая в сознании его имя, помедлила она, отпила воробьиным глоточком чаю и, вскинув изумрудные, с хитринкой глаза, спросила:
– А вы случаем не Равиль Булатов?
– Да-а, точно. А ты случаем не из ЦРУ?
– Такие организации мне не по душе.
– А какие по душе? Клуб болельщиков?
– Да ну… Детский сад! – Она поставила недопитый стаканчик на лавку и в свою очередь спросила: – А где вы теперь? В прошлом году же вроде бы оставили хоккей.
– Теперь я на катке.
– Это я вижу.
Взгляд её сделался серьёзен, взросл, и Булатов, не спрятавшись за очередную шутку, сказал:
– Хоккей – это, конечно, целая жизнь, но, оказывается, ещё не вся.
Она подождала, может быть, он ещё что-то скажет и, не дождавшись, просветлённо вздохнула:
– А я так полюбила хоккей! Два года назад мой старший брат на свою голову сводил меня в Ледовый дворец… И всё! Теперь ни одной игры не пропускаю. Родители ругаются. Даже бабушка… Сама обожает хоккей. А бурчит: могла бы игру-другую и по телевизору посмотреть. Сидит дома, по телеку всё смотрит, вот и меня хочет рядом с собой усадить. Но разве в ящике – это хоккей?!
– Нет, разумеется. Но телевидение даёт повторы, комментирует, информирует… – Булатов перевёл дыхание и, на мгновение задумавшись, произнёс: – Значит, прошлый сезон наш видела…
– А как же! Вы там лучшим бомбардиром стали.
– Было дело.
– Теперь опять на льду… Поздравляю!
– На каком?
– На сегодняшнем.
– Ах, да…
Посмеялись. Помолчали.
Она тоже вслед за Булатовым принялась за крендель и, молча разделавшись с ним и допив чай, сказала:
– Пойдёмте.
– Куда?
– Кататься.
– Погоди. У тебя же ноги устали и болят.
– А всё прошло. Отдохнула. А этот чай – это просто какой-то чудесный допинг!
– Всё равно погоди. – Булатов кивнул на её теперь уже пружинисто поджатые ноги. – Надо коньки перешнуровать. Не подтянуты они у тебя, от этого обычно и ломит ноги.
– Правда?
– Конечно.
– Я-то думала!
– Тут не надо думать. – Он опустился на корточки и, невзирая на протестующие жесты, стал ловко пеленать белые, миниатюрные ботиночки «фигурок» своей новой и минуту назад терпевшей бедствие знакомой. Она послушно сидела и говорила:
– Я вот так просто каталась на коньках и то чуть без ног не осталась. А как же на хоккейном льду? Ведь там ещё и играть надо – разгоняться, тормозить, шайбу бросать, толкаться. И это всё, если вдуматься, на каких-то искусственно приделанных к ногам железках!
