– А кто же? – упавшим голосом спросил дед Зав ид.
– Белдуз!
– Откуда знаешь?
– Так ведь нос к носу встретились. Вот и его плеть! – протянул плетку Славко.
– Дорогая вещь, видно, и правда, ханская! Откуда она у тебя? – с тревогой спросил дед Завид. – Обронил, что ли, ее хан? Как бы теперь он за ней вернуться не вздумал!..
– Да нет, не обронил! – засмеялся Славко. – Только на меня замахнулся!
– Ох, бедовая твоя голова… – охнул старик. – Гляди, замахнется в другой раз саблей!..
– Не скоро теперь замахнется! – успокаивая его, заметил Славко. – Я ему руку, аж до хруста, прокусил!
– Час от часу не легче! – схватился за голову дед Завид. – За руку хана половцы теперь всей веси отомстить могут! Эх, Славко, Славко! Ну что мне с тобой таким делать прикажешь? Ступай, погляди: совсем они ушли или как? Да поживей возвращайся. Я с тебя этой самой ханской плеткой – три шкуры спускать буду!
– Ага! Это я сейчас! Это я – мигом! – кивнул ему Славко и, ворча себе под нос: «Так я тебе теперь и поторопился!», – бросился из веси к тому месту, где последний раз виделся с половцами…
– Страшная притча! – зябко передернул плечами Стас.
За окном громко, настойчиво забарабанил дождь: подъем!., подъем!.. Стас нехотя потянулся и открыл глаза.
Это же надо – уснул!
Ложился – солнце вовсю светило, а теперь вон как льет…
Он сел в кровати, посмотрел на лежавшую у подушки печать, улыбнулся ей и помрачнел.
Ему бы радоваться сейчас, да что радоваться – плясать от такого подарка. Шутка ли – вещь, которую, возможно, – и даже не возможно, а наверняка, – держал в руке сам Мономах! Он и мечтать не мог о таком! Но то ли потемневшее среди бела дня небо, то ли осадок, который остался после слов Лены, с самого пробуждения омрачили ему эту радость.
Он встал и торопливо направился к двери.
Да, он дал Ване слово никуда не выходить из дома. Но… разве ж поспоришь с настойчивыми требованиями природы?
Во дворе он быстро пробежал к темневшему в самом углу деревянному домику, похожему на скворечник, заметив по пути, что и весь их огород тоже перекопан, скорее всего Ваней, и уже собрался возвращаться в дом, как вдруг услышал полувопросительное:
– Вячеслав?..
Стас не привык к своему церковному имени – так его называли только в храме во время исповеди и перед Святым Причащением. Поэтому он решил, что зовут кого-то другого, и продолжил путь. Но голос, на этот раз уже полуутвердительно, повторил:
– Стас!
Тогда он повернул лицо и увидел стоявшего за забором соседа, бывшего вице-губернатора области, коротавшего пенсионные дни в Покровке.
– Григорий Иванович! – обрадовался Стас, бросаясь к забору.
– Узнал? Молодец! – похвалил сосед и оглядел Стаса. – А вот тебя уже можно и не признать! Это в моем возрасте люди уже почти не меняются…
– А вы изменились! Честное слово! Помолодели, вся болезненность, бледность куда-то ушли!
– Ладно-ладно… будет тебе! Я еще в своем кабинете лести наслышался… – проворчал, впрочем не без удовольствия, Григорий Иванович и поинтересовался: – А родители где?
– Отец в клинике, мама дома! – махнул рукой в сторону далекой Москвы Стас.
Григорий Иванович сразу как-то ссутулился, постарел.
– Жаль… – искренне огорчился он. – Значит, ты приехал один? Решил немного перед школой отдохнуть в наших краях?
– Да, и заодно дом наш продать! – подтвердил Стас.
– Дом? – сразу же оживился Григорий Иванович и с недоумением посмотрел на Стаса: – Как же ты собираешься это сделать? Ведь тебе еще нет восемнадцати лет!
