Я хотела рассказать, что мы подвешивали идолов на деревьях, но передумала.
– Ничего, уверуешь. Господи, как только услышишь его проповедь, спасешься в ту же минуту!
Кароли закурила «Мальборо» и опустила окно.
– Жулик сраный… Как можно вестись на такое дерьмо?
– «Верующий в Меня, если и умрет, оживет». Так-то, мисси!
Старр даже родных детей никогда не звала по имени, только «мистер» и «мисси».
Мы ехали в соседний городок, Санленд, подобрать мне гардероб для новой жизни. Раньше мы с мамой одевались в Венис-Бич… Я еще ни разу не была в таких магазинах. Со всех сторон – кричащие цветные пятна: маджента! бирюзовый! кислотный! Мигающие лампы дневного света. Старр сунула мне полную охапку одежды и потащила за собой в примерочную, чтобы болтать дальше.
В кабинке она, извиваясь, натянула короткое полосатое платье, разгладила его на талии и повернулась боком. Полоски растянулись, облегая зад и конические груди и создавая причудливый оптический эффект. Неловко было пялиться, но и не смотреть – невозможно. Интересно, что подумает преподобный Томас, когда увидит ее в этом наряде?
Старр нахмурилась, стянула платье через голову и повесила обратно на плечики; оно медленно сжималось до первоначального размера. Ее тело в маленькой примерочной – это было чересчур. Я только и смотрела в зеркало на грудь, вываливающуюся из бюстгалтера на косточках. Посередине, как змея в камнях, прятался крестик.
– Грех – это вирус. Так говорит преподобный Томас. Страна заражена им, как гонореей. Теперь есть неизлечимая гонорея. С грехом то же самое. Все отговорки давно известны. Какая кому разница, нюхаю я кокаин или нет? Да, я хочу, чтобы всегда было клево, ну и что? Кому от этого плохо? – Она широко раскрыла глаза, и стал виден клей на накладных ресницах. – Нам плохо! И Иисусу! Потому что неправильно.
Она произнесла последнее слово негромко и нежно, как воспитательница в детском саду. Я попыталась представить, каково работать в мужском клубе, входить нагишом в комнату, битком набитую мужчинами.
Старр сунула голову в розовое платье-стрейч.
– Вирус пожирает человека изнутри и заражает все вокруг. Скорее бы ты послушала его проповедь! – Хмуро поглядела на свое отражение, повернулась спиной – платье было тесновато и задиралось. – Нет, тебе больше пойдет.
Протянула мне. Оно пахло ее тяжелыми духами, «Обсешн». Когда я разделась, Старр внимательно оглядела мое тело, словно примериваясь, купить или нет. Мое белье истерлось до дыр.
– Пора тебе носить лифчик, мисси. Слава богу, тринадцать лет! Я свой первый получила в девять. Ты же не хочешь, чтобы к тридцати они болтались до коленок?
Тринадцать?! Я потрясенно обронила с крючка ворох одежды, вспоминая прошедший год. Суд, заседания, вопросы, лекарства, соцработники… Где-то посреди всего этого мне исполнилось тринадцать. Я пересекла границу во сне, и никто не разбудил меня, чтобы шлепнуть штамп в паспорт. Тринадцать… Мысль настолько меня парализовала, что я не возразила, когда Старр захотела купить это розовое платье для церкви, два лифчика, «чтобы не болтались до коленок», упаковку трусов и еще кое-какую мелочь.
Зашли в соседний магазин за обувью. Старр сняла с витрины красные туфли на каблуках. Примерила без следка, потопала, разгладила на бедрах шорты, наклонила голову, поморщилась и поставила обратно.
– Я думала: «Кому какое дело, если я трясу сиськами у мужиков перед носом? Никого это не касается!»
