– За это-то тебя и избили? – Максим глубоко вздохнул. – За нападение на сотрудника?
– Во второй раз – за это. В третий – когда опознали мою визу на приговорах. Тогда уже побоялись, что не сдержатся и совсем убьют, потому… папиросами.
Она резко побледнела, отвернулась в сторону и наклонилась. Ее вывернуло кровью.
– Ясно-понятно, – сказал Максим. – У вас тут сложились токсичные отношения в команде.
– Ч-что?
– Не важно… Я перевожу тебя в больницу. Ради всего святого, хотя бы там веди себя прилично. Если тебя убьют, Гуковский меня со свету сживет, чтобы я это оформил согласно законам и подзаконным актам… – последние слова Максим выделил нарочито казенным тоном, пародируя своего непосредственного начальника.
Маруся усмехнулась, но тут же снова нахмурилась.
– Ты ведь все подстроил. Не воображай, я тебя насквозь вижу. Появился, как рыцарь-спаситель…Когда ты только успел стать такой дешевкой? Надеешься, я разрыдаюсь у тебя на груди и забуду, что ты сделал там, в типографии?
Максим быстро соображал, что ответить. Сказать, что смысла печатать воззвание все равно уже не было, и он решил внедриться в ряды противника? Шито белыми нитками. Маруся умна, в такую сказку не поверит.
Лучше объяснить как есть.
– Понимаю, ты видишь во мне предателя, Маруся. Но у меня были некоторые причины отречься от дела большевиков.
– Причины? – выплюнула Маруся.
– Да. Я многое передумал… Большевизм – это прежде всего диктатура, причем никакого не пролетариата, а самой партии. Это террор, который не будет временной мерой, Маруся, он станет образом жизни…
– Да что за муха тебя укусила? – Маруся скривила окровавленные губы. – Тебе чего, видение свыше было?
– Ты и сама поймешь, что я прав, если посмотришь на вещи трезво…
– Да пошел ты! Я как раз смотрю на вещи трезво! И вижу, что помешанный на терроре садист здесь – ты! Ты приказал, чтобы меня избили, тушили об меня папиросы – и ради чего? Ради ответов на вопросы, которые тебе известны гораздо лучше, чем мне? Что я тебе сделала, за что ты мстишь?
Максим оторопел смотрел на девушку. Ее била крупная дрожь, она кричала, брызгая окровавленной слюной:
– Ты ведь был провокатором с самого начала, да!? Создал ячейку, завербовал нас, наладил сеть – затем только, чтобы все это сдать офицерью и построить завидную карьеру!? И меня не пожалел, всех использовал, до кого дотянулся… в голове не укладывается. Когда ты стал такой мразью, Максим? Какой же я была дурой, что… а, не важно теперь! Для кого ты ломаешь эту комедию!?
– Ты можешь добровольно дать показания и так облегчить свою участь, – тихо сказал Максим. – Ты ведь понимаешь, что это ничего не изменит, мне все известно.
– Да пошел ты! Не стану я играть роль в твоем паршивом спектакле! Не будет никаких показаний!
Она зажмурилась и сжалась, словно ожидая удара.
Маруся себя не контролирует, понял Максим; у нее сильный характер, но сейчас она на грани. Наверно, ее можно раскачать, запутать, надавить – заставить что-то выдать. Раз она полагает, что он все знает о подполье, причин скрывать информацию у нее нет…
Свежие пятна рвоты на полу. Рядом – бурые разводы, верно, небрежно подтертая кровь. От большевиков осталось или уже наши замарались? Да есть ли разница?
Слишком это все гнусно. Максим встал.
– Как знаешь, – сказал он ровно. – Отказ от показаний – твое право. Тебя никто больше не тронет, я лично буду вести твое дело. На следующем допросе расскажешь мне то, что сама сочтешь нужным. Подумай, это ведь в самом деле ничего не изменит, а у тебя вся жизнь впереди…
