Постепенно Ренессанс и люди этой эпохи стали вырисовываться для меня реально и зримо, совсем как живые, хотя и со своими, как говорится, тараканами в голове. Их страсти, заботы, сомнения, слабости и величие становились понятными и близкими. Словом, я органично вживался в эпоху и даже «завязал там кое-какие дружеские связи».
То есть, хочу сказать, что некоторые исторические персонажи казались мне чрезвычайно симпатичными, а кое-кого я на дух не переносил.
При этом ни те ни другие, разумеется, не были ни ангелами, ни демонами во плоти – скорее нечто среднее. Поэтому возникающие симпатии я и называю «дружбой».
По крайней мере имена, даты, кланы, распри, события и их причины выстраивались в моей голове в четкую картину: я уже мог ориентироваться в придворных тонкостях, а процесс изучения истории для меня и вовсе превратился в увлекательную забаву и не требовал более никаких усилий. Я с удовольствием читал учебники и искусствоведческие книги.
И вот однажды мне опять позвонил Павел Ипатьев и сказал, что итальянцы снова приглашают его в посольство, в этот раз для предметных переговоров. Эта новость, безусловно, была радостной. Итальянцы получили в свое распоряжение фотографию и примерно три недели изучали ее.
Прикинем, что неделя ушла у них на административную волокиту и пересылку фото дипломатической почтой. Еще неделя ушла на сбор сил во Флоренции, и вот наконец они сверили изображение с историческими, архивными записями о портрете Бенвенуто и пришли к выводу: да, это изображение Челлини, и переговоры необходимо начинать.
Вообще-то обсуждение картины на таком высоком, можно сказать, высшем уровне никогда не происходит, если полотно не видели лучшие эксперты Италии и не пришли к однозначному выводу касательно ее ценности. Как выглядел бы посол, если б стал договариваться о том, что Италии не нужно?
Господин Ипатьев не рекомендовал мне присоединяться к переговорам. Ему нравилось быть в центре внимания, и меня тоже это устраивало. На подобных переговорах я бы стеснялся, чувствовал себя с непривычки неловко.
Павел Алексеевич отправился к послу без нас, и я знаю о том, что происходило во время переговоров, лишь с его слов, не имея возможности наблюдать и участвовать лично.
Со стороны итальянцев присутствовало несколько человек, но говорил исключительно посол.
Дипломат осведомился у адвоката, готов ли владелец картины расстаться с ней и какие у него вообще планы на ее счет?
Павел Алексеевич ответствовал: его клиент, конечно, понимает, что картина имеет высокую культурную ценность, и готов передать ее на хранение или продать, чтобы она попала в музей или стала доступной для публики любым другим путем, а не томилась взаперти.
Посол осведомился о сумме, в которую клиент оценивает работу.
Мы обсуждали этот вопрос с Ипатьевым ранее, и поэтому он уверенно назвал цифру: восемьдесят миллионов долларов, или, на тот момент, чуть более пятидесяти миллионов евро.
Итальянцы переглянулись. Очевидно, сумма показалась им неподъемной, и адвокат заметил это.
Тем не менее посол справился со своим огорчением и честно сказал: «Да, ваша оценка, вероятно, близка к действительности, но у нас к вам есть другое предложение».
Посол был прав. Наша оценка картины была вполне обоснованной и даже несколько заниженной.
Дело в том, что примерно в это же время из Венского музея была похищена знаменитая солонка короля Франциска работы Бенвенуто Челлини. Это произведение искусства в 2005 году фигурировало как номер один в списках артефактов, разыскиваемых Интерполом. В конце концов солонку похитители «вернули» в музей, подбросив полиции. В связи с громким делом в прессе сообщалась и ее оценочная стоимость: пятьдесят миллионов евро.
