Во-первых, папенька сказал, что они уже взрослые, во-вторых, она им не мать, она никто. Папенька ее не слушает, вот и они не станут.
Я покачала головой и вдруг пожалела, что «папенька» их уже сам повесился. Бедную исчезнувшую из этого тела девочку было жалко, а вот взрослого мужика с мозгами трехлетнего инфантила — ни капли. Наоборот, хотелось от души накостылять поганцу кочергой, так, чтобы до морковкина заговенья выбитые зубы пересчитывал, недоумок подколодезный.
Бераника как могла пыталась наладить быт бестолкового семейства. Неумело, через пень колоду… но старалась. А этот идиот не просто не помогал — еще и мешал, без конца шпыняя ее при детях и указывая на то, что благородным господам не пристало шариться по оврагам в поисках хвороста и он не позволит учить этому своих наследников. Экономить уголь ниже их достоинства, и покупать три мешка черной муки вместо одного белой — это для крестьян…
Этот, прости господи, аристократ вшивый на днях закатил грандиозный скандал из-за того, что его отчаявшаяся жена пешком отправилась на постоялый двор у имперского тракта и там обменяла свои золотые серьги на лекарство от простуды, крупу, овощи и горшок топленого сала… То, что наивную девочку обдурил ушлый хозяин трактира, — сомнению не подлежит. Но она хотя бы попыталась!
Я решительно встала с березового чурбака и расправила плечи. Ничего, баба Ника, то есть Бераника теперь. Где наша не пропадала. Что я, детей воспитывать не умею? Или с печкой не справлюсь? Или у спекулянтов золотые зубы свекровкиной прабабки на молоко не меняла? Здешних ушлых торгашей ждет знатный сюрприз.
Главный поганец сгинул — и слава богу, от Бераникиных воспоминаний о муженьке аж с души воротит. А с хозяйством и с капризами справлюсь! Дом крепкий, участок под огород есть, руки тем концом к плечам приставлены. Да я не просто выживу, я тут светлое будущее построю без всяких там теорий всеобщего счастья!
4. Глава 4
Поздняя весна да раннее лето — самое голодное время. Особенно для тех, кто тонкостей не знает. Прошлогодние запасы подъедены, новые еще даже не завязались толком. Лес, который я оглядела с покосившегося крыльца, начинался сразу за старым плетнем, полупрозрачный, с легкой прозеленью. Ни грибов, ни ягод, ничего.
Быстрая ревизия в доме показала, что с голоду мы прямо сегодня не умрем — полгоршка того самого обменного сала еще осталось, муки небольшой мешок, килограммов пять примерно, такой же мешок дробленого овса, четыре луковицы, кулек сушеной морковки — стакана три оранжевой трухи. И еще один большой куль в сенях — с крупной, сероватой солью. Вот и все припасы. Не густо… но умеючи можно семью накормить.
А самое радостное — в потрескавшемся деревянном ларе я нашла штук пять подвядших, позеленевших и проросших картофелин! Вот где богатство, хотя есть их мы, конечно, не будем.
Зато сама новость, что в этом мире, в этом времени, есть такая полезная вещь, как картошка, уже вселяла оптимизм. Я даже выудила из Бераникиной памяти все, что с этим делом связано, — кажется, в самом начале скорбного пути за Хребет на каком-то из постоялых дворов близ столицы сердобольная жена трактищика, перебиравшая запасы в кладовой, всучила растерянной девушке мешок с негодными в суп клубнями. И по голове погладила...
Бераника тогда настолько оторопела, что взяла и даже поблагодарила, а потом пару раз даже пыталась их приготовить. Не слишком успешно, так скажем. Ну а я другое дело. У меня от радости даже руки затряслись и планов в голове нарисовалось — вагон и маленькая тележка.
