– Госпожа Сафира приходила, ― тихо ответил Идо и, пока Мастер наполнял его кубок, передал услышанные слова. Все слова, среди которых в ярком свете увидел радужный, искристый ореол брошенного «гений».
Недолго Мастер молчал. Показалось даже, что все это время он был где-то далеко и не слушал. Но наконец глаза остановились на Идо, а в углах рта проступили печальные, резкие морщинки.
– Девочка так несчастна, Идо… И, как и всем несчастным, ей свойственно возводить то, что оттеняет ее несчастье, в абсолют.
Он не шутил, выглядел все более огорченным. Не такой реакции Идо ожидал, пусть и привык к равнодушию Мастера в отношении похвал.
– Я не понимаю тебя, ― признался он. ― Почему несчастна? Она горит делом.
Мастер неожиданно отвел взгляд, стал смотреть на переливающийся рисунок столешницы. Синяя глубина его напоминала о вечернем море, на уголок же падало красное полукруглое пятно вечерней зари. Мастер положил туда ладонь, и свет заиграл в перстне ― серебряной печатке, украшенной рисунком странного, довольно невзрачного растения. Это была хрупкая трава с соцветиями-каплями, Мастер звал ее по-древнему briza, но чаще на современном языке ― «плач кукушки». И рассказал однажды, что в прошлом род его был отмечен именно ею. А потом из-за дурного поступка кого-то из предков метка просто перестала появляться у потомков. У отца и деда ди Рэсов ее уже не было, Элеорду она тоже не досталась.
– Она живет храмом нашего графа, ― тускло, осторожно, словно очень боясь подобрать неверное слово, заговорил Мастер. ― А ведь… это просто груды камня, Идо, приведенные в подобие порядка. Однажды они рухнут сами или их разрушат люди. Груды камня вообще не бывают вечными. И ими не увековечить любовь.
Идо не сразу нашелся с ответом, не решился даже отвести глаза от кольца. Мастер с его непостижимым видением мира часто делал так ― нырял в глубину там, где довольно поверхности. В словах был смысл, но Идо казалось, он опережает события. И определенно зря он пытался вникнуть в то, что мало его касалось. Сафира Эрбиго и граф Энуэллис… кто в светских кругах Ганнаса не знал об этой интрижке? И мало кого, кроме чванливых жрецов, она волновала. Даже верховный король, судя по всему, не переживал, что его дочери изменяет муж. Наверное, на такое он смотрел примерно как предшественники: да пусть кто угодно изменяет кому угодно и с кем угодно, пока не рождаются лишние дети. Насчет такого граф был осторожен, сам понимал: хватит ему Эвина, Вальина и ребенка, которого они должны, обязательно должны в ближайшее время наконец зачать с Ширханой. Раньше, чем в Жу это сделают Шинар с Иуллой. За этой «битвой младенцев», как издевательски звали борьбу за наследство короля многие жители Общего Берега, знать наблюдала уже несколько приливов. Но раз за разом Иулла рожала мертвецов, а Ширхана не беременела вовсе.
– Зато белые фрески прекрасны. ― Идо решил перевести разговор на то, что волновало его куда больше аристократских сплетен. ― И чем бы ни руководствовалась архитектор, ты поработал отлично, они получились гени…
– Пей вино, Идо, ― непреклонно, явно не желая слышать этот комплимент, оборвал Мастер и снова поднял голову. Свет заиграл на его почти бесцветных ресницах. ― Посмотрим, ― прибавил он после промедления, и очередная тень улыбки, лукавой и словно подначивающей, пробежала по узким губам, ― что скажет она о черной капелле. О Короле Кошмаров в иной ипостаси.
