Кудреватых и парень в свитере неспешно подошли к трапу.
– Ну, Горбунов, показывай, что придумал.
Не стоило этого делать, нарываться, но Андрей не утерпел:
– Для начала – здравствуйте.
Кудреватых пошевелил губами, но ничего не сказал. У парня в свитере дернулась щека, и родинка, прижавшаяся к уголку его левого глаза, на долю секунды спряталась в складке кожи.
Андрей вытер ветошью испачканные смазкой руки:
– А говорили, что один приедете.
– Мало ли что я говорил. Сам слово сказал, сам назад взял. Моя воля. Вот его повезешь. Хочет дружок мой посмотреть, как ты его устраивать собрался.
«Надо было сразу в милицию бежать, – подумал Андрей. – Но кто же знал?..»
– Проходите, – нехотя посторонился он.
Бандиты поднялись на палубу.
– Сюда.
Ниша в носовом отсеке парня в свитере не впечатлила или, вернее, очень впечатлила, слишком. Не обращая внимания на Андрея, он повернулся к Кудре и проскрипел – такой у него оказался голос:
– Я в гроб не лягу.
– А тебя туда никто не загоняет. – Кудреватых пригнул голову, чтобы не расшибить лоб о притолоку. – Рано тебе еще откидываться, деревянный макинтош примерять. Только не в том ты, милый, положении, чтобы рожи корчить.
– Тут ни повернуться, ни «волыну» вытащить, – скривился парень, отчего родинка у глаза снова исчезла и снова появилась. – Гроб и есть. Гвоздями заколотит и ментам сдаст.
– Не сдаст. Что он, враг себе? А, Горбунов, ты себе враг?
– Я себе друг.
– Вот видишь. Он правильно мыслит. Да и лежать тебе здесь не часы долгие – минуты, пока погранцы не уберутся, провожальщики всякие. Потом из этого… карцера в каюту переберешься. Перекантуешься со всеми удобствами. И чтобы носа на палубу не высовывал!
Парень в свитере упрямо повел головой:
– Не лягу.
– Еще как ляжешь! Наследить – это ты, значит, можешь, завсегда готов. Стрелок хренов! Тебе только по бутылкам шмалять. Наследил, так хоть молчи, пока другие за тобой подтирают. Ты что думаешь, тебе все всегда прощаться будет? Ляльку свою не забыл еще?
– Не забыл, – сказал парень и посмотрел так, что другой бы на месте Кудри отшатнулся, такой нехороший это был взгляд, злой.
– Не зыркай, не испугаешь. – Николай Евгеньевич Кудреватых был не из робкого десятка. – Змеюку на груди пригрел, вот она тебя и ужалила. Любовь, понимаешь! Это как напортачить надо было, чтобы такую простую вещь разжевать: нет бабам веры и не было никогда. Простили тебя тогда, я настоял, чтобы простили. Сказал, пригодишься ты еще, свое отработаешь и суку эту из-под земли достанешь. Достал?
– Сбежала она. Все равно найду.
– Ищи. Такими обещаниями не бросаются. А до тех пор попридержи характер. Короче, так: не ляжешь – так сядешь! И не надолго – навсегда. Посчитай, сколько на тебе душ висит. Посчитал? А еще имей в виду, что таких, как ты, тех, что мусоров мочат, вертухаи тюремные так прессуют, что пожизненное для них годом-другим оборачивается.
– Базаришь много, – буркнул парень.
Кудря обернулся и смерил Андрея взглядом:
– Не слышал ты ничего, понял? А теперь иди отсюда!
Андрей выбрался из каюты.
Сашка, нахохлившись, сидел в своей коляске. Увидев друга живым и невредимым, облегченно улыбнулся. Лица телохранителей, стоявших рядом, оставались неподвижными и непроницаемыми.
Кудря и парень в свитере появились на палубе минут через десять. Видимо, о чем-то договаривались. Спустились по трапу на причал. Кудреватых поманил за собой Андрея.
