Однако радость пиратов немного скрадывали четырнадцать тел, заботливо зашитых в парусину и утяжелённых парочкой ненужных вещей, призванных утянуть покойных к морскому дну. Вскоре, когда текущие дела были улажены, весь экипаж собрался на палубе, чтобы отдать последнюю дань уважения своим товарищам. Из тех, кто сегодня погиб в бою, Виктор знал по прозвищу только Скунса. Вонючку сразили арбалетной стрелой ещё при самом первом залпе, поэтому этот берсерк не успел ступить на борт вражеского корабля, показав себя во всей красе. Жалеть его юнга даже и не собирался, поскольку теперь на Пеликане станет легче дышать, а в углу трюма, куда Салагу поселили за его малоправие, ему приходилось весьма туго. Мало того, что там было темно, тесно, а желанный свежий воздух, дувший из далёкого люка, сюда не доходил, так ещё и соседом по спальне оказался не кто иной, как сам Скунс, отчего Виктор первые две ночи едва ли мог спать, не рискуя при этом задохнуться. Поэтому теперь, когда вонючка пал в бою, юнга надеялся на то, что эту ночь он сможет провести во сне, а не в судорожных попытках сохранить свою жизнь.
Остальных покойных молодой человек даже не успел узнать по именам или прозвищам, да и не помнил их лиц, что, с одной стороны, позволяло ему не горевать о павших, но с другой он поражался тому, как легко можно умереть в безвестии на пиратской шхуне. Умер бы при абордаже Виктор, и никто из его товарищей даже имени бы вспомнить его не смог, а, значит, и сообщить его родным о кончине их сына и брата.
– Нужно свалить с Пеликана при первой же возможности! – подумал юноша, прекращая оттирать палубу от крови. – Иначе скоро смогу присоединится к тем бедолагам или раскрасить эти доски в красный цвет при помощи себя.
– Чего взгрустнул, юнга? – хохотнул Кучерявый, выпуская изо рта кольца дыма.
Курил половинчик что-то совсем уж убойное, поэтому находиться рядом с ним было опасно для собственного здоровья. Сам же боцман при этом больным отнюдь не выглядел, и помирать в ближайшее время не собирался.
– Если ты переживаешь из-за тех парней, что скоро отправятся на морское дно, то тут я вот что тебе скажу, – вытащил изо рта трубку боцман. – Их сгубила собственная глупость, самонадеянность или нерасторопность.
– Почему вы так решили, сэр? – спросил у него Виктор, не желавший злить Кучерявого своим пренебрежением к беседе.
– Всё очень просто! – сплюнул коричневую от табака слюну за борт полурослик. – Одни не озаботились тем, чтобы надеть элементарный доспех перед боем. Кто-то думал, мол, надену его, когда корабли подойдут на расстояние полёта стрелы, а пока он будет мне мешать ставить паруса, в нём тяжело лазать по канатам. Потом, всё потом. А видишь, как обернулось – не было никакого «потом», чтобы его надеть, поэтому все ранения оказались смертельными. Поэтому мой тебе совет – окажешься на берегу, не спускай все деньги сразу. Купи себе приличную броню, она поможет тебе выжить в дальнейших передрягах. А вот Скунса и Авеля сгубила их чрезмерная уверенность в собственных силах, чувство неуязвимости. Знаешь, когда выходишь живым из десятка передряг, такое может случиться с каждым. Ударит моча в башку, что ты непревзойдённый воин, и никакие доводы не помогут достучаться до таких идиотов, которые лезут напролом, подставляясь под удар. Будешь в броне, не лезешь на рожон, крепко держишь в руках меч – и тебя не одолеют. В худшем случае ты всегда можешь прыгнуть за борт, а потом тебя подберут товарищи. Если они победят, конечно. Или не удерут, ведь случается и такое.
