Тело наполняется непонятным теплом, от волнения и страсти кожа покрывается мурашками. Не могу пропустить совместный вечер с ним, просто не могу и всё. Время летит и, перебрав приличную кучу бумаг, я смотрю на часы. Нам разрешили поставить перекусы в холодильник и, высунув голову в коридор, я нерешительно проверяю, есть ли кто снаружи.
— Ой, да ладно! — Толкает меня Машка, выпихивая из комнаты. — Мы же не в тюрьме, пойдём, у них там кофемашины есть и комната приема пищи. Сейчас пообедаем и назад в свою коробку поползём.
Взявшись за руки, мы на носочках пробираемся через коридор, минуя помещения, набитые офисным планктоном. Несмотря на то, что начался обед, большинство сидит и работает. Добравшись до холодильника, мы усаживаемся за стол.
— Сейчас кофейку намутим. Тебе капучино или латте?
— А может, нам этим пользоваться нельзя?
— Вот в этом твоя проблема, Иванка. Ты всегда думаешь, прежде чем делать. И потом половину веселья пропускаешь.
— Да уж. Точно, я так и делаю, особенно в последнее время, постоянно думаю головой, поэтому теперь столько проблем. — Опускаю голову, пробираясь за обеденный стол.
— Ой, да какие у тя проблемы, Вань? Ну родаки лютуют, так перебесятся. Смотри, там печеньки есть, может, по штучке, а?
— Не вздумай! — Бью подругу по рукам. — Мы и так чужой кофе хлещем, люди, может, на него скидывались, и на молоко тоже.
— Это тебе не «Облстройгражданпроект», чтобы на каждую писюльку скидываться, тут наверняка бизнес-ланч из ресторана за счёт фирмы. Иначе бы новоиспеченная семья Петровых, — кривляется Машка, — не пошла сюда на практику с заделом на будущее трудоустройство. Зачем Кирюхе вообще работать?
— Тише ты. — Дëргаю подругу, и мы сдвигаемся в самый уголок, под пальму.
Так нас меньше видно. В комнату заходит наш руководитель практики и ещё две женщины, все они одеты строго, в чёрно-белое, согласно дресс-коду. Кажется, даже ногти у них сделаны у одного и того же мастера, настолько они идеально и одинаково выглядят. Но девушка помоложе со светлыми волосами и бледной кожей отчего-то плачет.
— Тише, Вика, успокойся. — Наливает ей воды наш руководитель практики.
— Он меня убьёт.
— Красинский не убивает, а просто лишает средств к существованию.
— Сколько осталось до внеплановой конференции?
— Полчаса.
— Ну вот, у нас полчаса, чтобы что-то придумать.
Наша руководительница присаживается на стол и хмурится, а мы с Машкой одновременно пригибаемся, вдавливая головы в плечи.
— Ты всем позвонила?
— Да.
— Почему нет своего переводчика?
— У неё инфаркт.
— Да ну? — округляет глаза.
— Полчаса назад случился. Красинский приказал Голиковой переводить, потому что американцы уже в здании и сейчас будут в конференц-зале.
— Хорошо. Голикова, так Голикова. Она неопытная, но…
Девушка плачет громче.
— Так Голикову по скорой забрали.
— Почему? — Брови нашей руководительницы взлетают вверх.
— У неё по-женски что-то, и она сознание потеряла. Я вообще в шоке. Никогда не видела такого: давление упало и боли, укол сделали — не помогло, короче: капельница и в больницу.
— А лет ей сколько, что ей хреново так?
— Да молодая совсем.
— Понятно. Хорошо, а где эта с тринадцатого этажа — Лика Викторовна — ну, рыжая такая, с опытом?
— На пенсию проводили, — завывает та, которую назвали Викой, — я поднимала трубку, я ответила на его звонок, меня он и расчленит.
— Так зовите наёмного! Из соседнего здания, из подвала, с крыши! Здесь столько этажей, найдите хоть кого-нибудь! Красинский нас на фиг всех поувольняет! — резко взрывается серьёзная тетка.
