Шаги. Кто-то приближается. Неприятный лязг засова.
- Теплова, на выход!
Я подскочила и скорее пошла, чтобы не думали, что я не слушаюсь и не хочу разобраться. Я хочу.
Повели по коридорам. Длинным, с запахом застарелой канцелярии. Потом по другим, более современным чистым, светлым.
Да, сейчас всё выяснят и отпустят домой. В общежитие. И я никогда больше не буду делать того, что просила Оля. Найду другую работу, пусть с небольшой зарплатой, но не такую непонятную, скрытную.
Меня завели в кабинет. Маленький, загроможденный старой мебелью. За столом тощий с неприятным лицом следователь. Он окинул меня быстрым взглядом и указал на стул.
Я села безропотно. Жду, что он скажет, что спросит. Я всё расскажу, всё, пусть не думают…
- Вот бумага и ручка, пиши фамилии, имена, явки, пароли.
- Что? – мне ничего непонятно.
- Имена и фамилии всех членов вашей преступной группировки, - надавливает следователь на слово «группировки».
- Какой группировки?
- Преступной, - терпеливо повторил он.
- Но я не знаю ни про какую группировку, - жалобно говорю и заглядываю ему в глаза, чтоб поверил.
- Значит, сотрудничать со следствием мы не желаем? – злобно улыбается он.
- Я хочу сотрудничать, но не понимаю, о чём Вы говорите.
Он смотрит на меня как на дуру.
- Тогда пиши имена подельников! – громко орет мне в лицо.
Страх и непонимание, чего от меня хотят, сковали разум. Я сидела, хлопала ресницами и теребила ручку, которую он впихнул мне в пальцы.
- Не надо смотреть на меня телячьим взглядом, все вы, как наркоту таскать и ширяться, так вперёд, а как попались, так не знаю, не помню. Пиши, дрянь, я тебя закрою лет этак на десять, а может на пятнадцать. Это уже от тебя будет зависеть. На десять или на пятнадцать.
Он зло ухмыльнулся.
В сознании творилось что-то неладное.
Да и физически я ощущала себя как-то иначе. Меня тошнило, сводило в животе, кидало в жар, потом в холод.
Этого не может быть, это не я. Такое не могло произойти со мной. Я же делала всё правильно, ничего не нарушала, никого не обидела.
Но теперь я здесь.
От следователя я вернулась в камеру ещё больше испуганная.
- Что они тебе шьют? – прохрипела прокуренным голосом соседка и повернулась ко мне, подперла ладонью лицо и приготовилась слушать.
Вид её меня пугал, такой замызганный потасканный. Грязные непричёсанные волосы падали на смуглое лицо.
- В каком смысле? – проговорила я словно в какой-то прострации, не понимая и ничего не ощущая.
- Ну, статью какую? Ты что в первый раз что ли?
- Да.
- Понятно. А за что взяли?
- Я не знаю, говорят, как будто я наркотики распространяю.
- О, ну всё, мать, считай самая крыша. Можешь и на двадцатку налететь.
- Чего?
- Двадцать лет в тюряге. Ложись, успокойся, можешь расслабиться. Теперь тебе здесь долго быть.
- Я хочу домой, - я почувствовала, как дрожит подбородок и слёзы одна за другой стекают по щекам.
- О, ну всё затянула. Уймись. Домой теперь только через двадцать лет.
- Но это нечестно, за что? Я ведь ничего не сделала, - обидчиво по-детски спорила я с соседкой.
- Пакет брала, деньги брала. Всё мать, это и есть сбыт.
- Но я же не знала, что там. Меня подставили.
- Да кому это интересно. Знала, не знала. Короче всё. Я спать, а ты это, долго не ной, а то меня раздражает, когда кто-то плачет.
Она шумно перевернулась и засопела в стену.
17. 17. Егор
Меня, к счастью, не задело. Но Глебу досталось сильно.
Сразу же распознав угрозу, он кинулся на меня и уложил на асфальт. Ещё мгновение и пуля вошла бы точно слева. Но Глеб принял ее в себя. Ему прострелило лёгкое.
