В его лице нет скорби. Одна чистая концентрированная ярость.
И кулаки постоянно сжимаются…
Камера снова показывает ту груду смерти, которая осталась от дома.
А у меня внутри все обрывается. Так сильно, что скручивает физическая боль. Перед глазами темнеет.
Я верила. Верила! Специально отвлекалась все это время!
Но что-то внутри меня точно знало, что Бадрид выжил!
А теперь…
Этот журналист прав.
Разве под такой грудой можно выжить?
Меня разрывает на куски, а из самого нутра сам по себе рвется дикий вопль.
Вопль, который я всеми силами сдерживала все это время.
– Неееееееет!
Он сам по себе взрывается криком.
Даже глаза словно лопают, а поднос с грохотом переворачивается на пол.
И я лечу вслед за ним.
Успевая рефлекторно прикрыть разрывающийся болью живот руками. Хватаюсь за воздух, отчаянно думая лишь о малыше.
Но перед глазами темно, и мои руки ловят лишь пустоту.
Нет. Нет, неееет. Неееееет!
Разрывается в мозгу теперь уже немой вопль.
– Мари!
Сквозь дурман чувствую, как меня подхватывают крепкие руки.
Сама не замечаю, как судорожно впиваюсь в рубашку пальцами.
– Мари! Тебе плохо? Что, Мари?!
Но меня трясет. Все, что я могу, только биться в его руках и заливать его рубашку, а после и постель, на которую меня укладывает Динар, наконец-то прорвавшимися слезами!
– Тихо. Тихо, – он гладит мои волосы пальцами, как ребенку.
Еще крепче прижимает к своей груди.
– Ну, что ты там услышала? Ты выдохнуть должна, Мари. Твой палач и мучитель мертв. Из-под таких завалов он выбраться не мог. А выжить под ними не смог бы даже сам Господь Бог! Тем более, наверняка покалеченный! Успокойся, Мари. Все позади. Все в прошлом. А от их семьи я тебя защищу.
– Нееееет! – уже почти вою.
Слишком долго все сдерживалось. Слишком долго я заталкивала все это внутрь, пытаясь держаться и держать лицо.
– Ты не понимаешь! Ничего не понимаешь! Он не был мне палачом! Я… Я его люблю! Больше жизни люблю, понимаешь!??? Он был всем моим смыслом! А теперь…
Спазм выкручивает мне все внутренности.
Резко вырываюсь их рук Динара и лечу в уборную.
Успеваю только захлопнуть дверь, падая перед унитазом на колени.
Меня выворачивает.
Рвет так, что не могу остановиться.
И трясет. Трясет от этих выделений и от слез, которым нет конца!
Теперь я ору. Реву в голос.
Почти разбиваю пальцы об унитаз, с силой лупя по нему в дикой горячке.
Теперь плевать. Плевать на то, кто что подумает.
Мне плохо. Мне просто убийственно, смертельно плохо без него!
Так и остаюсь сидеть на кафеле, когда рвотный спазм заканчивается. Ощущение, будто я оставила там половину собственных внутренностей!
А слезы так и хлещут прямо на пол. Мне под ноги.
– Ничего, – шепчу сама себе дрожащими губами. – Еще не конец.
Его отец прав. Каким бы чудовищем бы он ни был!
Раз не нашли тела, Бадрид жив. Жив! И точка!
И я не могу думать иначе. Не могу! Потому что тогда предам и себя , и его!
Успокаиваюсь, долго держа голову под ледяной водой.
Шатаясь, толкаю дверь из уборной.
Очень надеюсь, что Динар все-таки ушел и не слышал всего этого.
Но нет.
Едва выйдя, наталкиваюсь на него у двери.
Растрепанный. С рубашкой, на которой оторвались пуговицы. Весь взъерошенный. А глаза бешено проносятся по мне снизу вверх и обратно.
– Я думал, ты хотела сбежать именно от него, – Динар тяжело дышит. И смотрит на меня так, словно во мне пять метров роста или на лбу светится третий глаз. Пораженно, это очень еще слабо сказано.
