Желая согреться, удержать последние капли тепла, Алдор ближе придвинулся к девушке, обнял вдруг её через плечи и грудь и спиной притянул к себе. Дочь графа окаменела враз, замерла всем телом и прошептала чуть слышно:
– Не надо… прошу вас…
– Я ничего тебе не сделаю… Так теплее просто…
Он ещё сильнее притянул её к себе и грудью, ногами угадывал теперь все изгибы её тела, горячего девичьего тела… По ней проходил озноб лихорадки, а сама она буквально пылала от жара.
Какое-то время они лежали неподвижно, и Алдор лишь чувствовал, как горячее дыхание её едва касается его пальцев, стиснутых в замок на её груди.
– Мой отец… ничего не должен был сделать вам… Он… он хороший человек… Он строгий, но… Я знаю… – первой заговорила она срывающимся шёпотом, будто это их такое близкое положение сейчас убрало вдруг все преграды между ними. – Он всегда заботился обо мне… Он строгий, но он… он всегда любил меня… Почему… Почему вы хотели убить его? Это граф Лионский вам приказал?
Алдор долго молчал, прижавшись подбородком к виску девушки, лежал, обнимая её, и одновременно вспоминал всё то, что не давало покоя, засело в памяти навечно…
Разомкнул сухие губы и прошептал:
– Ты тогда ещё ребёнком была. Вряд ли бы он сам рассказал тебе об этом… А я всё видел своими глазами… – Замолчал на какое-то время, не зная, продолжать или не стоит. – Мне было десять… Отец твой… граф… он со своими людьми приехал к нам, попросился на ночь… Отца не было… Они перебили всю охрану, всех… И Рику убили… и Гирана… и маму… – Он замолчал и молчал долго.
Девушка лежала неподвижно, боясь даже дышать, не могла поверить в это, не верила всем сердцем, всей душой, чтобы отец мог убить всю семью… всех родных этого человека. Он что-то путает, не то говорит.
– А вы? – прошептала чуть слышно.
– Я? – переспросил он и ничего не ответил.
Что он мог сказать ей? Разве мог он рассказать, как испугался в тот миг, разве можно было найти слова, чтобы описать тот ужас, что сковал его, когда на глазах убивали родных людей? Он испугался так, что дрожала нижняя челюсть, он и слова молвить не мог, когда рыцари смеялись ему в глаза, тыча лезвием меча под горло. Они и подумали тогда, что мальчишка тронулся рассудком от страха, смеялись, когда дали ему сбежать, улюлюкали вслед, и кто-то выстрелил в спину из арбалета. Стрела пробила его насквозь, и ещё потом полгода он болел, припрятанный кухаркой и старым священником, и выжил вопреки всему, хотя десятки и сотни раз молился, чтобы Бог послал ему смерть.
Он надеялся, что в живых остался отец, что он отомстит, заберёт его с собой и возможно сможет вернуть замок и родовые земли. И только потом он узнал, что отца тоже нет в живых, как нет мамы, как нет брата и сестры. Алдор остался один из всего рода свободных князей Берга, один на всей земле. Это уже потом он оказался на службе графа Доранна Лионского, а до этого были нищета и голод, и боль прошлого и тоска по тому, что потерял.
А Бергские земли достались маркграфу Ролду, стали маркой на границе графских земель Вольдейна Дарнского, потеряли свободу былых дней, что была у земель во времена княжества, ту свободу, что была дарована предкам Алдора самим королём за высшие боевые заслуги.
А сейчас эта земля перешла к младшему сыну маркграфа – Ниарду-сопляку. Он и на земли-то эти не имел никакого права, так судьба распорядилась. Но ничего, граф Доранн разобьёт проклятого Вольдейна и вернёт Алдору его родовые земли, он обещал это сделать. И справедливость восторжествует.
